Как ни странно, против захвата Калача больше всех был бывший турусский наместник Борть:

— Не надо разрушать этот гадючник. Чуть-чуть пугать их стоит, но серьезно не надо.

— Почему же? — с улыбкой спрашивал его Дарник.

— Мы для Калача, как Арс когда-то для Липова. Каган шлет им богатую казну и войско, купцы везут припасы. Мне их наместник прямо говорил, что хочет, чтобы мы постоянно рядом друг с другом оружием стучали, но без крови. А если захватим Калач, покоя не будет всем русским княжествам. Истребительная война никому не нужна. Да и вся торговля через Калач нарушится.

Молодой Хозяин с интересом взирал на ветерана-соратника: не боится признаться в собственной осмотрительности, вот уж кто действительно превратился из рубаки-воеводы в настоящего княжеского боярина. С ним не только о мечах и седлах поговорить можно, но и о чем более серьезном.

— Хазарский наместник в Черном Яре обещал, что волок через Калач на Итиль для моего войска завсегда открыт, — сообщил Дарник на княжеской думе, тем самым пустив по Липову нужный слух о походе в Хвалынское море и Персию.

Истинное направление похода пока неясно было и для самого князя. Неожиданную подсказку дал тот же Борть, рассказав про степную орду в старые времена, которая мирно проходила через чужие земли, а грабить их начинала на обратном пути в свои степи, когда оседлые жители, почти подружившись с ними, теряли бдительность. Дарник пришел от этой истории в полный восторг. У него нечто подобное мелькало в голове и раньше: сначала глубокий разведывательный торговый поход, а потом туда же с камнеметами и мечами. Оказывается, степняки придумывали почище этого.

В ответ князь повеселил любимого воеводу рассказом про князя Шелеста, как тот, только что отпущенный из Арсовой Вежи, помчался в Корояк, что называется, впереди своей лошади! Вообще, Борть был, наверно, единственным человеком, с которым Дарнику хотелось разговаривать не только о делах. Серьезный спор между ними возник лишь из-за водного похода, когда Рыбья Кровь наотрез отказался брать воеводу с собой:

— Хватит мне смерти Быстряна. Если выбьют всех вас, моих первых ватажников, то ради кого мы затевали все это княжение? Для чужаков, которые после вас в живых останутся?

— Зачем тогда из Туруса меня вытащил? Уж я бы там нашел как мечом помахать, — хорохорился Борть.

— Будешь воеводой Толочского воеводства. Мне нужна дорога к верховьям Толочи по суше. Там чужие племена. Через каждые двадцать верст ставишь по веже и идешь дальше. Ты один, кто может двигаться там больше миром, чем войной. Помнишь наш старый девиз: «Мир на дорогах»?

— Что-то ты за этот мир уж больно много крови пролил, — добродушно подначил хорунжий.

— Вот и покажи нам всем, как без крови можно входить в чужие земли, — с готовностью подхватил князь.

Кроме самого водного похода Дарнику также непременно хотелось взять этим летом какую-либо крепость настоящим приступом. Уже все имелось в его победном списке, а такого приступа не было. Поэтому, не успели еще до конца сойти на левобережье вешние воды, как он приказал возвести две осадных башни: одну помассивней, другую полегче. Городским мастерам-плотникам в этой работе отказали: только гриди и бойники — чтобы они сами приобрели нужный навык. С большим трудом башни построили. Легкую поставили на прочные колеса, тяжелую смогли перемещать лишь с помощью катков.

Для всего Липова стало главным развлечением смотреть, как башни снова и снова подкатывают ко рву, окружающему Островец, и ватаги воинов лезут в них вверх по лесенкам, чтобы на высоте шести саженей перебросить на стену Островца мостики с крючьями и устремиться по ним на приступ. Тут же намечались и кое-какие исправления башенных конструкций. Другая часть воинов рядом училась взбираться на стену по простым длинным лестницам.

Вот когда по достоинству были оценены новые облегченные доспехи, заказанные год назад оружейникам. Благодаря учениям их усовершенствовали, дополнив крепкими стальными наручами, служившими защитой от рубящих ударов, да малыми локтевыми железными щитами для отражения копий и сулиц. Немало случилось и тяжелых падений с высоты с переломами и даже смертью одного бойника. В качестве «отдыха» воины занимались усиленной греблей на больших лодиях и учились держаться на воде в полном вооружении.

Количество мест в лодиях было ограниченно, поэтому ни о каких учениках-возницах и женщинах-стряпухах речи не заходило — только опытные, проверенные воины из Липова и крепостных гарнизонов княжества. Всех вновь прибывающих ополченцев направляли в хоругвь Бортя — пусть займутся землепроходческой службой.

Рыбья Кровь целыми днями разговаривал с купцами и соглядатаями из южных краев, записывая нужные сведения о селениях по всему Русскому морю и добывая нужные карты. Особенно обнадеживали последние новости, привезенные купцом из самого Царьграда, о том, что все силы Романии брошены для отражения нового натиска магометан на восточные границы.

Узнав какого рода князь ведет расспросы, к нему буквально ворвался возмущенный Фемел:

— Что тебе сделали мои ромеи? Зачем хрупкий мир нарушить хочешь? Кто тебя нанял идти в Романию: хазары?

Молодой Хозяин отвечал ему с обезоруживающей улыбкой:

— Какая Романия? Ты сам говорил, что у вас стотысячное войско. Разве ваш ромейский огонь тут же не сожжет мои беззащитные лодии?

— Ты можешь поклясться на мече, что не будешь воевать Романию? — не отступал Фемел.

— Сперва пусть ромейские стратиги поклянутся не обижать меня, сироту, — уже не скрывал издевки князь. — Вообще, мы идем торговать, а не воевать.

— А осадные башни возле Островца катают тоже для торговли?

— Никогда не знаешь, что может пригодиться. Я когда-то в торговый поход взял колесницу с камнеметом, так она мне очень даже пригодилась против разбойников-тарначей.

Говоря о торговле, Рыбья Кровь не слишком кривил душой. На лодии вместе с оружием и провиантом грузили и товары из княжеских мастерских: кожи, меха, войлок, седла, свечи, упряжь, веревки, бочки, сети, льняные и шерстяные ткани. Возможная прибыль от этого была небольшая, но никто не мог придраться, что это не купеческий товар. Рядовые ратники, и те посмеивались:

— Достанем меч, так веревки по цене жемчуга сторгуем.

Всеобщее приподнятое настроение напоследок едва не испортило одно неприятное происшествие. Некий бойник купил у загулявшего гридя из Толоки его медную фалеру и начал щеголять в ней по липовскому посаду. Произойди это в обычное время, все бы закончилось недельным приковыванием к позорному столбу, и только. Но на пике общего воинственного возбуждения над продавцом и покупателем боевой награды едва не был учинен кровавый самосуд. В вечевой колокол не били, зато стихийно возник Войсковой суд, куда кроме хорунжих и сотских вошли многие фалерники. Суд этот, впрочем, тоже с неменьшей безжалостностью приговорил обоих проходимцев к виселице.

Дарник оказался в затруднительном положении: кого-либо казнить, да еще под нажимом ему совсем не хотелось.