– О нет, ничего подобного. Она немного резковата, но у нее явно есть на то особые причины. Я просто раздумывала, то ли мы столкнулись с ней в неудачный день, то ли она просто по натуре ворчлива. Вы же понимаете, в любой конторе попадаются такие личности.

– Господи, конечно. Хотя если вы скажете ей, какой файл вам нужен, назовете хотя бы имя, то она найдет документы меньше чем за десять минут, точно зная, где именно надо их искать. Глория помнит имя каждого ребенка, попадавшего к нам в офис, а за последний год она так реорганизовала всю учетную систему, что в архиве наконец установился осмысленный порядок и все цифровые файлы теперь снабжены ярлыками и перекрестными ссылками.

– Каков прогноз медиков?

– К сожалению, не слишком обнадеживающий. Она поздно узнала о болезни.

– Мы помолимся за нее, – сказала я, и Нэнси просияла улыбкой. – Только… возможно, не стоит говорить ей об этом.

– Благослови Бог вас обеих… Ну что, теперь навестите Ронни?

– Он ведь, по-моему, уже у бабушки?

– Да, она живет к северу от нас, в Рестоне. Сейчас я дам вам номер ее телефона.

Мы решили позвонить ей после ухода из больницы. Последний час мобильный Касс периодически гудел и звонил, и почти все голосовые и текстовые сообщения поступили от Симпкинс. Малую толику сообщений прислали ее напарники по группе. Какие-то предупреждения, предположила я. Мне не удалось разобрать слова второго голосового сообщения, но тон его был сердитым.

– Постарайся не вдаваться в подробности ради меня, – посоветовала я ей, набирая номер бабушки Ронни.

– А что, если надо постараться ради детей? – спросила Касс. – Им ведь полезно общаться с тобой.

– Автоответчик. Оставить сообщение?

– Конечно. Тебе же пока еще ничего не запретили.

В академии я доводила наших преподавателей до безумия. И как только начинала вдаваться в подробности ради конечного успеха, Касс чувствовала это на внутриатомном уровне.

Дожидаясь условного сигнала, я прочистила горло: «Сообщение для миссис Флори Тэйлор. Мэм, это агент Мерседес Рамирес из ФБР. Я надеялась навестить Ронни, посмотреть, как он себя чувствует после всего случившегося. Буду благодарна, если вы сможете перезвонить мне, когда вам будет удобно». Я озвучила свой номер и вдобавок данные и номер Касс, после чего отключилась.

– Отлично. Мы можем сделать еще что-то в Манассасе, прежде чем вернемся и стоически встретим неприятности?

– Холмс и Миньон пока еще не заступили на дежурство, верно?

– Да, у них еще есть несколько свободных часов.

– Тогда не о чем больше и думать. Ланч?

– Ставлю двадцатку, что Симпкинс закидает Вика жалобами из-за того, что его группа плохо влияет на ее агентов.

– Принимаю пари. Бесполезно закидывать такими жалобами данного начальника подразделения, совершенно бесполезно.

«Ты вчера выиграла двадцать баксов, поэтому сегодня угощаешь нас кофейком», – уведомил меня Эддисон посредством текстового сообщения, пока я чистила зубы на его кухне.

То, что ему захотелось послать такое сообщение из ванной, внушало беспокойство. Он же мог просто крикнуть.

Это также оказалось предвестием того, какое дерьмо сулит нам грядущий день, поскольку Симпкинс распекала нас добрых два часа за «вмешательство в ее расследование». В итоге Вику пришлось вмешаться, и именно тогда ситуация отвратительно усугубилась. Хановериан редко ругался – ему не нравилось доставлять кому-то такое удовольствие, – но я уже давно не видела его в подобном состоянии. Какие бы амбиции ни вынашивала Симпкинс, Вик легко и просто обогнал ее на карьерной лестнице как по фактическому положению, так и по должности; он оперативно трудился в Бюро уже тридцать восемь лет.

«Вик начал работать в Бюро за два месяца до рождения Эддисона!»

Как ни странно, но это конкретное обстоятельство более всего беспокоило именно Брэндона.

После того как мы вылезли из «Доджа», я провела остаток утра, копаясь в материалах диска, недавно доставленного из архива. Его принесла одна из милых стажерок, и еще до того, как она дошла до моего стола, я поняла, где она работает; такие молодые стажерки, приписанные к архиву, выработали полную неуязвимость к валерьяновой привлекательности Эддисона, поскольку изначально чертовски боялись агента Альцеста. Со временем они осознавали, что ее не надо бояться, но когда покидали архив, уже в большинстве своем перерастали валерьяновую зависимость.

Мне жутко не нравилось копаться в старых делах, выискивая ребенка, способного вырасти в убийцу. Анализировать приходилось не только спасенных нами детей, но и их друзей и родственников, а также друзей и родственников тех, кого нам не удалось спасти, даже – в некоторых случаях – детей, жестоко обижавших своих сверстников. Да, в нескольких ужасных случаях насилие совершали сами дети. Чтение этих файлов ради оценки осознанных связей и подключения их к нашей системе поиска для обнаружения того, где они находятся сейчас… ужасающее занятие.

Я понимала, что дети, столкнувшиеся с извергами, могли сами превратиться в извергов, а некоторые из них, подрастая, начинали преследовать извергов. Мне просто претила мысль о том, что ребенок, которого я обнимала и утешала, мог вырасти и стать убийцей.

Медленная, нудная и разрывающая сердце работа, слишком живо напоминающая о том, что спасение есть некий момент, а не состояние бытия. От чего бы мы ни спасли их, нам не под силу повлиять на то, что будет с ними дальше. И это понятно мне лучше всех других.

Именно поэтому, на мой взгляд, нас упорно учили тому, как, закончив расследования, выбрасывать преступления из головы. Можно ли нормально заниматься нашей работой, постоянно осознавая, что даже наши успехи могут привести к ужасным последствиям?

К концу этого дня каждый из нас пребывал либо в состоянии крайнего раздражения, либо слонялся по комнате, стараясь вести себя тише воды ниже травы. К нам заглянул Вик, когда мы со Стерлинг, уже присев на края изысканного прибранного рабочего письменного стола Эддисона, уперлись ногами в его колени, чтобы не сбежал, и обсуждали меню, пытаясь решить проблему ужина. Все мы настороженно посмотрели на вошедшего.

Поскольку иногда Вик поступал весьма своеобразно, он мог полностью поддерживать вас публично, но при личном общении разражался мучительным и подробным анализом того, в чем именно вы ошиблись и почему вам больше никогда нельзя так поступать. Не выражая при этом ни жестокости, ни злости, он говорил даже скорее доброжелательно, однако…

Выглядел он чертовски разочарованным. А разочарование Вика побуждало вас чувствовать себя полнейшими идиотами.

– Успокойтесь, – проворчал он, – вам не о чем беспокоиться.

– Вы уверены? – с сомнением произнесла Стерлинг.

– Симпкинс перегнула палку. Ну да, вероятно, вам не следовало слишком много крутиться в больнице, но нам позвонил ведущий социальный работник и сообщил, как хорошо помогает детям общение с Мерседес, поэтому, очевидно, вы делали то, что нужно. Теперь о главном. Завтра никто из вас на работу не выходит.