смешком над своей иронией. Помяни дьявольщину, она и появится – ой не зря люди так говорят.

Ищу Иксу, но его, к счастью, нигде нет. Видимо, охотится, как часто делает по ночам.

– Тебя требует Владычица эквусов, – бросает мне одежды Газаль. – Подъем. Сейчас же.

Рядом шевелится Бритта, потом она замечает Газаль, и у нее глаза лезут на лоб.

– Что происходит? – шепчет она обеспокоенно.

– Все хорошо, – успокаиваю ее. – Меня зовет Белорукая.

– Не дай ей заставить тебя в такую рань творить странности, – предупреждает Бритта и, зевая, переворачивается на другой бок. – На прошлой неделе она заставила нас драться в озере в полной броне. Я чуть не утонула пару раз…

Остальные слова заглушает подушка.

– Не дам, – обещаю я, одеваясь.

Когда мы с Газаль выходим наружу, Варту-Бера по-прежнему окутан темнотой, бархатной мантией, которую будто можно было потрогать. Горят факелы, вдали тускло мерцают огни Хемайры. Который, интересно, час? Мне хватает ума не спрашивать. Газаль – угрюмая тень, что ведет меня в назначенное место, отдаленную постройку на краю холма.

Белорукая ждет внутри с простым факелом. Мрак вокруг нее, кажется, зловеще сгущается. Стараюсь не выказать беспокойство.

– Утренний поклон, кармоко. – Мы с Газаль кланяемся.

– Утренний поклон, – отвечает Белорукая и кивает Газаль: – Благодарю, послушница. Можешь переходить к следующему поручению.

Газаль еще раз кивает и ускользает так же тихо, как появилась. Остаемся лишь мы с Белорукой.

– Я чую, как мечутся твои мысли, – произносит она. – Выкладывай, Дека.

– Я слышала кое-что… пугающее, кармоко.

– Да?

– Я слышала, что вы плодите для императора чудовищ.

Белорукая фыркает:

– И теперь думаешь, что ты, возможно, чудовище. Что я каким-то образом тебя вырастила.

Не пытаюсь отрицать. Белорукая закатывает глаза.

– Самое забавное в тебе, Дека, это то, что твои мысли вечно несутся вскачь. Ты думаешь, и думаешь, и гоняешь мысли по маленькому кругу, и все же никогда не постигаешь суть дела. Я сказала, что дам ответы до окончания похода, и я это сделаю. Расскажу тебе все, что нужно знать, когда придет время. А пока тебе нужно знать вот что: в нашем мире есть несколько видов чудовищ. Ты к ним не принадлежишь.

Я смотрю ей в глаза. Их взгляд тверд, полон убежденности. Белорукая говорит правду. Но у меня остался последний вопрос.

– Однако вы их плодите. Чудовищ.

Белорукая отвечает натянутой улыбкой.

– Я делаю то, что необходимо. Итак. – Она отворачивается и жестом обводит комнату, увешанную большими бронзовыми зеркалами, по одному на каждой стене.

Наш разговор, очевидно, окончен. Я киваю, отбрасывая мысли в сторону. Слишком много беспокоиться в бою – верный способ там и погибнуть.

– Тебе, должно быть, интересно, что все это значит, – кивает Белорукая на зеркала.

– Да, кармоко.

– Видишь ли, Дека, у меня есть теория. Думаю, что каждый раз, когда ты используешь голос, ты растрачиваешь всю энергию. Отсюда и такое истощение. Если нам удастся заставить тебя расходовать меньшее количество, ты сможешь контролировать его лучше. Посему я разработала последовательность подвижных медитаций, которые позволят тебе управлять энергией, находясь в ндоли. Надеюсь, вскоре ты овладеешь техникой в таком совершенстве, что к началу похода сможешь использовать голос без тени усталости.

От одной мысли на меня накатывает отвращение, но я не меняюсь в лице. Неважно, какой ужас меня охватывает, когда я думаю о хладнокровном убийстве очередного дикого смертовизга, мой долг – уберечь Отеру. Я вспоминаю Катью, удивление в ее глазах, когда смертовизг вырвал ей позвоночник. Потом всех жителей деревни, лежащих в снегу.

Я должна исполнить свой долг. Собственная брезгливость мне не помешает.

– Начнем с первого шага – сосредоточим энергию в теле, – говорит Белорукая. – Ноги на ширину плеч, руки вверх. Вдохни поглубже.

Она показывает, я повторяю.

– Теперь закрой глаза и представь в подсознании свой океан.

Повинуюсь и почти сразу чувствую, как он плещется на краю моего сознания. Наверное, все дело в безмолвии ночи, в тишине комнаты вокруг.

– Пройди в золотую дверь. За ней лежит источник твоей энергии, силы. Представь ее белым светом, что проходит через твое тело.

Проваливаюсь все глубже в недра своего разума. Когда впереди вздымается золотая дверь, я проплываю сквозь нее, как мне велено, и с изумлением наблюдаю, как на меня накатывает белое море. Моя сила, сияющая, словно далекая звезда. Теперь я знаю, почему люди мерцают, когда я вижу их в ндоли. Я вижу их энергию, сияющую ярче всего в сердце.

Сосредотачиваюсь на своей, чувствуя, как она нарастает и отдается внутри покалыванием.

– Чувствуешь? – спрашивает Белорукая.

– Кажется, – киваю.

– Хорошо, – говорит она, открывая дверь, которую я не заметила, в дальней части комнаты.

Там, у темной, зловещей лестницы, ждут Газаль и Дженеба. Без лишних вопросов знаю, что она ведет в пещеры – к смертовизгам. Я же чувствую одного, он движется все ближе и ближе, настолько знакомый, что я сразу могу его различить. Трещотка.

Связанный и с кляпом в пасти, он борется против отряда послушниц, которые тащат его вверх по ступеням. Завидев меня, он останавливается, настороженный – как всегда в моем присутствии. Меня потрясает, каким послушным он кажется по сравнению с теми смертовизгами, с которыми я сталкивалась в дикой природе, и как он чахнет. Не могу сказать точно, в чем дело, но знаю наверняка: с ним и остальными смертовизгами в пещерах что-то не так.

– Ты чувствуешь свою энергию? – поворачивается ко мне Белорукая.

Моргнув, заставляю разум вернуться в настоящий момент.

– Да.

Ощущаю, как сила кружится внутри меня светящимся белым шаром.

– Повторяй за мной, – приказывает Белорукая.

Она прикладывает ладонь горстью к сердцу, а потом вытягивает пальцы.

Ее энергия вытекает наружу четкой белой лентой, которую Белорукая медленно уводит вверх, прочь от сердца. При этом она поворачивается к зеркалу, кивая, чтобы я делала то же самое. Теперь мы стоим бок о бок, наблюдая друг за другом в зеркале.

– Потяни нить от сердца к горлу. Используй ее для усиления приказа. Только эту малость, не более, – командует Белорукая, ее лента светится у горла ярче, чем остальная энергия, струящаяся в теле.

Жаль, что она этого не разглядит – силу, мерцающую в ней столь же ярко, как свеча. Но у людей нет ни проклятого золота, ни способности погрузиться в ндоли. Белорукая не видит в зеркале ничего, кроме самой себя.

Отбрасываю эту мысль, следую за движениями Белорукой. Теперь я чувствую силу, вижу, как она трепещет у меня в горле. Сосредотачиваюсь на ней, поворачиваюсь к Трещотке и, собравшись с духом, чтобы не поддаться гнету вины, отдаю приказ.

– На колени, – говорю я, и голос искажается, множится.

Когда Трещотка сразу же опускается, Белорукая довольно хлопает в ладони.

– Прекрасная работа, Дека.

Киваю с натянутой улыбкой, подражая Белорукой. Как она и обещала, я совсем не чувствую усталости – ни капли.

– Спасибо, кармо… – Слова застывают на губах, едва я мельком замечаю себя в бронзовом зеркале.

Мои глаза черны от края до края, будто из глазниц глядит сама смерть. Так вот что раньше видели другие, когда говорили, что мои глаза изменились. Должно быть, такое случается лишь тогда, когда я использую силу. Неудивительно, что я никак не могла этого уловить. Подхожу ближе к зеркалу, пристально всматриваюсь. Они почему-то кажутся гармоничными, будто у меня на лице им самое место.

– Ты никогда не видела, не так ли… как меняются твои глаза… – бормочет Белорукая, придвигаясь.

Качаю головой.

– Теперь я знаю, о чем они все твердят, – шепчу я почти сама себе.

Осмотрев каждый миллиметр глаз, я поворачиваюсь к кармоко.

– Мне продолжать? – спрашиваю я, глядя на Трещотку.

– Да, – кивает Белорукая.

Воодушевленная, я подтягиваю к горлу еще одну ленту.

– Подними руки, – приказываю смертовизгу.

Он снова подчиняется, а я вновь не чувствую усталости, даже малейшего на нее намека.

– Опусти руки, – использую я третью ленту.

Когда измождение так и не приходит, я в порыве вытаскиваю четвертую.

– Покружись!

Смертовизг