– Я уже не узнаю себя, – сказала Синтия, ощущая приятную расслабленность и наслаждаясь легким покалыванием от каждого прикосновения щетки к голове.

Пока мадемуазель Фиби колдовала над ней, молодые женщины собрали упаковочную бумагу, мешки и коробки.

Мадемуазель Фиби стянула волосы Синтии на затылке в тугой шиньон, оставив на лбу кокетливые локоны. Она попудрила ее лицо и растерла чуточку румян на губах и щеках Синтии. Наконец Фиби водрузила шляпу, завязала ленты и отступила. Теперь она созерцала результат, упираясь руками в бока.

– Благодарю вас, – сказала Синтия. Она с головы до ног была теперь такой, какой должна быть леди. Но рассталась ли она с той частью себя, которая гнала ее к приключениям, перестала ли быть бродягой? Нет, Синтия, как и Мэверик, могла быть многоликой.

Мадемуазель Фиби передала Синтии кремовые лайковые перчатки.

– Теперь вы очень красивая.

Она подала знак своим помощницам:

– Наше время истекло, леди. Пора уходить.

Три ее ассистентки вышли из соседней комнаты. Они помогли собрать оставшиеся коробки, а также покатили к двери столик на колесиках с подносом.

Вдруг из комнаты появилась Розалинда. Синтия с трудом могла поверить в то, что это девочка из мексиканской деревни, которую они видели в красном атласном платье, играющей с собакой. Розалинда, как оказалось, могла менять свою внешность так же легко и быстро, как ее отец. Но даже и под этим новым обличьем можно было разглядеть, что в душе она осталась прежней бродягой. Достаточно было заглянуть в ее блестящие синие глаза.

Розалинда сделала легкий книксен.

– И все же, думаю, я бы выглядела лучше в красном атласном платье своей матери.

– Ты уверена?

Синтия была разочарована. По ее мнению, белое платье очень шло Розалинде.

– С ним не было бы такой мороки, – пожала плечами Розалинда. – В этом платье я никогда не смогла бы гоняться за этой шелудивой собакой.

Синтия усмехнулась:

– Ты нас дразнишь, да? Не думаю, что теперь тебе захочется играть с собакой.

Розалинда ответила с улыбкой:

– Может быть, и нет. – Она оглядела Синтию с головы до ног. – Теперь мы разодеты.

– Да, а пойти нам некуда.

– Это не так! – воскликнул Мэверик, стоящий в дверях своей комнаты. – У нас впереди долгий вечер. – Он повернулся к мадемуазель Фиби: – Благодарю вас за помощь.

Мадемуазель Фиби наклонила голову и открыла дверь. Молодые женщины по ее знаку гуськом направились к выходу, неся пустые коробки и мешки. Мадемуазель Фиби неслышно закрыла за собой дверь.

Синтия не могла отвести взгляда от Мэверика. Они с Розалиндой теперь выглядели так великолепно, но и он был похож на самого красивого джентльмена, какого им доводилось видеть в жизни. На Мэверике был синий в черную клетку костюм, парчовый жилет, белая рубашка и темный, как полночь, шейный платок. Его голову прикрывал стетсон. По жилету вилась золотая цепочка от часов на ногах блестели черные высокие сапоги. Но самыми привлекательными были смешинки в его глубоких синих глазах.

– Вы готовы, леди? – спросил Мэверик. Пройдя через комнату, он распахнул дверь. Дамы кивнули. И тотчас комната наполнилась шелестом мягкого шелка.

– В опере одно плохо, – изрекла Розалинда, отправляя в рот кусок сырного пирога, наколотый на вилку, запивая его глотком молока и широко раскрывая глаза от удовольствия.

– Боюсь спросить, что именно, – снисходительно улыбнулась Синтия. Она не могла чувствовать себя лучше после роскошного ужина в ресторане «Наварра» и посещения «Кармен» в оперном театре, помещавшемся в здании в мавританском стиле.

– Дело в том, что все участники спектакля получают удовольствие, пока зрители за них переживают, – пояснила девочка.

Мэверик хмыкнул:

– Так ты открыла в себе призвание к новому роду деятельности? Не хочешь больше быть ни хозяйкой ранчо, ни редактором, ни писательницей. Теперь ты мечтаешь стать оперной дивой?

Розалинда положила вилку.

– Дело не в этом. Яки отмечают праздники сообща. Мы исполняем песни и танцы, и все это соответствует принятым церемониям и зависит от времени года. Петь и танцевать гораздо веселее, чем наблюдать за этим. Как можно проникнуться духом спектакля, если не принимаешь в нем участия?

– Как и всегда, ты рассуждаешь разумно, – заметил Мэверик, откидываясь на спинку кресла и прихлебывая кофе. – Но опера особый вид искусства. Певцы всю свою жизнь готовятся исполнять свои роли. Англы тоже поют и танцуют. Они делают это везде – в дансингах, в амбарах, при любом удобном случае. На ранчо мы устроим вечеринку, пригласим парочку скрипачей, соседей и представим всем вас обеих.

– А можно будет нам петь арии из «Кармен»? – Розалинда приложила обе руки к сердцу и широко открыла рот.

– Ну уж пожалуйста, не здесь! – Синтия в тревоге оглядела зал. Они вернулись в отель «Виндзор» и теперь после чудесного вечера сидели за десертом и кофе. Богатые и ухоженные люди сидели за соседними столами, застланными белыми льняными скатертями, в просторном зале ресторана. С потолка по всей длине зала свисали ряды канделябров в стиле рококо. В каждый входило по шесть массивных белых шаров. Хрусталь, фарфор и серебро поблескивали в мягком свете.

Розалинда уронила руки на колени.

– В таком месте, как это, я не стала бы петь. Да я и слои-то не знаю, какие должны быть в «Кармен». Но позже и могла бы спеть вам песню яки.

Синтия улыбнулась:

– Мне бы хотелось послушать.

– Подождем, пока мы прибудем на ранчо, – сказал Мэверик, ставя на стол кофейную чашку. – Не думаю, что все готовы слушать твое пенис.

Розалинда усмехнулась:

– Хочешь сказать, что мне лучше петь для коров? У меня не такой уж плохой голос.

В синих глазах Мэверика заплясали смешинки.

– Помнится мне, что Мария могла своим голосом разбудить весь город.

– У нее был красивый голос. Разве не так? – вздохнула Розалинда.

– Да. В ней все было прекрасно.

– Кроме пристрастия к виски, – возразила Розалинда, сжимая в руке стакан с молоком. – Никогда не стану пить эту гадость.

– Думало, это правильно, – мягко сказал Мэверик. – Напиток белого человека не годится для уроженцев этой страны.

Синтия взяла в руки чашку с кофе, внезапно ощутив желание согреться. Она почувствовала себя одинокой. Снова, Мария вторглась между нею и Мэвериком. Эта Мария с ее безупречной красотой и индейскими корнями! Как ей было соревноваться с ней? Да и стоило ли пытаться? Синтии не был нужен этот мужчина, как и его дочь. У нее была собственная жизнь, цели и мечты, свои печали.