Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шелби неожиданно вздрогнула, и в тот же миг над задним двором разнесся голос Коула:
— Пошла вон, дрянь паршивая!
Она скрылась в темноте еще до того, как хлопнула задняя дверь.
— Спасибо, Коул, — сказала я. — Это был просто гениальный ход.
— Я и сам гений, — отозвался Коул. Сэм все еще хмурился, глядя в окно.
— Я все думаю, а она не…
Зазвонил телефон, и он не договорил. Коул снял трубку, взглянул на индикатор номера и, поморщившись, молча передал трубку мне.
На индикаторе высветился номер Изабел.
— Да, — сказала я.
— Грейс.
Я ждала какого-нибудь замечания относительно моего превращения в человека, чего-нибудь бесцеремонного и саркастического. Но она произнесла только «Грейс».
— Изабел, — ответила я, чтобы ответить хоть что-нибудь.
Я взглянула на Сэма; вид у него был озадаченный, зеркальное отражение моего собственного выражения лица.
— Сэм там с тобой?
— Да. Ты… ты хочешь с ним поговорить?
— Нет. Я просто хотела убедиться, что ты… — Изабел запнулась. В трубке послышался какой-то шум. — Грейс, Сэм тебе рассказал, что в лесу нашли мертвую девушку? Загрызенную волками?
Я взглянула на Сэма, но он не слышал, что говорила Изабел.
— Нет, — с беспокойством отозвалась я.
— Грейс. Ее опознали.
Я замерла.
— Это Оливия.
Оливия.
Оливия.
Оливия.
Восприятие вдруг болезненно обострилось. Разом бросились в глаза все окружавшие меня мелочи. Висящая на холодильнике фотография мужчины рядом с каяком. Дурацкий магнитик в виде зуба с названием стоматологической клиники и телефоном. Щербатая столешница выцветшей тумбы вплотную к холодильнику. Древняя стеклянная бутылка из-под кока-колы с торчащими из нее на манер букета карандашом и ручкой. Подтекающий кран, из которого каждые одиннадцать секунд выкатывалась капля и огибала вентиль по часовой стрелке, прежде чем набиралась мужества оторваться и упасть в раковину. Никогда прежде я не обращала внимания на то, что все в этой кухне в теплых тонах. Коричневый, красный и оранжевый цвета столешниц, шкафчиков и кафеля и выцветшие фотографии, приколотые к дверцам шкафов.
— Что ты сказала? — вскинулся Сэм. — Что ты ей сказала?
Я не могла сообразить, почему он задает этот вопрос мне, хотя я никому ничего не говорила. Я недоуменно нахмурилась и увидела, что он держит в руке телефонную трубку, хотя не помнила, когда передала ее ему.
«Какая же я ужасная подруга!» — подумалось мне, ведь я совсем ничего не чувствовала. Просто стояла, разглядывая кухню, и размышляла о том, что если бы это была моя кухня, я постелила бы на пол какой-нибудь коврик, тогда ноги так не мерзли бы на голом полу. Наверное, я просто никогда не любила Оливию, ведь меня даже не тянуло заплакать. Я думала про коврики, а вовсе не про то, что ее больше нет.
— Грейс, — позвал Сэм. Краем глаза я заметила, как Коул куда-то пошел с трубкой в руке, разговаривая на ходу. — Что мне для тебя сделать?
Странный вопрос, подумала я.
— У меня все в порядке.
— Нет, не в порядке, — возразил Сэм.
— В порядке, — повторила я. — Я не плачу. Мне вообще не хочется.
Я заправила волосы за уши, перехватила их за спиной, как будто собиралась завязывать хвост, сжала в кулаке.
— Еще захочется, — пообещал Сэм мне на ухо. Я положила голову ему на плечо; она вдруг стала неимоверно тяжелой и отказывалась подниматься.
— Нужно позвонить людям и выяснить, все ли у них в порядке. Нужно позвонить Рейчел и Джону. И Оливии тоже.
Я запоздало сообразила, что сказала, и открыла рот, как будто это могло вернуть мои слова обратно и заменить их чем-то более разумным.
— Ох, Грейс.
Сэм коснулся моего подбородка, но его жалость показалась мне чем-то не имеющим ко мне никакого отношения.
Коул продолжал говорить по телефону, и такого голоса я никогда не слышала у него прежде.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь.
В ту ночь бессонницей страдала Грейс. А я чувствовал себя пустой чашкой, которая покачивалась на волнах дремоты, накреняясь в разные стороны и зачерпывая очередную порцию. Прошло совсем немного времени, прежде чем чашка наполнилась до краев и пошла ко дну.
В комнате было темно, если не считать огоньков гирлянды, опоясывающих ее под потолком, точно крошечные созвездия на клаустрофобическом небе. Я все хотел отключить ее, но усталость нашептывала что-то в уши и отвлекала меня. Понятия не имею, почему я чувствовал себя таким усталым, хотя перед этим наконец-то проспал целую ночь. Такое впечатление, будто с возвращением Грейс мое тело вновь вошло во вкус и не могло насытиться сном.
Грейс сидела рядышком, прислонившись спиной к стене и спрятав ноги под одеяло, и тыльной стороной ладони водила по моей груди, но даже это не могло заставить меня стряхнуть с себя сонливость.
— Эй, — пробормотал я и отяжелевшей рукой коснулся ее плеча. — Давай-ка тоже ложись и спи.
Она распрямила пальцы и коснулась моих губ; Лицо у нее было задумчивое, в полумраке она казалась не похожей на саму себя, как будто под маской Грейс скрывался кто-то другой.
— Да мысли всякие в голове крутятся.
Это состояние было мне так знакомо, что я приподнялся на локте; ее пальцы соскользнули с моих губ обратно на грудь.
— Ляг полежи, — сказал я. — Так будет легче.
Вид у нее был печальный и неуверенный; она казалась маленькой девочкой. Я уселся в постели и притянул ее к себе. Мы улеглись рядом, она положила голову мне на грудь, где только что была ее рука. От нее пахло моим шампунем.
— Она не выходит у меня из головы, — прошептала Грейс; теперь, когда мы не смотрели друг на друга, видимо, признание далось ей легче. — А еще я думаю, что мне нужно домой, но не хочу туда возвращаться.
Я не знал, что ей сказать. Мне тоже не хотелось, чтобы она возвращалась домой, но я понимал: здесь ей находиться не стоит. Будь она обычным человеком, я убеждал бы ее поговорить с родителями. Мы нашли бы выход, мы заставили бы их понять, насколько у нас все серьезно, и я проводил бы ночи без нее, пока она не вернулась бы ко мне в мирных условиях. Это было бы тяжело, но я бы справился. Я говорил ей, что хочу, чтобы у нас все было по-человечески, и не собирался отступать от своего слова.
Но сейчас по-человечески у нас не получалось. Грейс больше не была обычным человеком, и она не хотела возвращаться к родителям, а я не был уверен, как они отреагируют, поэтому ей лучше было оставаться здесь. Расплата за наше краденое счастье была неминуема, но я все равно не готов был отказаться от него. Я перебирал ее волосы, пока пальцы не наткнулись на небольшой колтун. Я бережно распутал его и начал снова.