— Камо не рыти, всюду клин. Одолевае нас латынянство да басурманство, — горестно вздохнул отец и строго добавил, — Ваську сытити серебром и мехами в тоем разе ненать. Сие яко клопа в лежаке сеим рудью питати с тем же толком.

— Новуград зело досажден Василеем Московски, понеже противу Литвы в недавней брани отступился. Архиепископ Евфимий вторый Господу древле склонял призвать тя на княжение Новугородское. Васильевы людишки уж больно заносчивы. Боярство наше не уважают.

Европейское лицо новгородца исказила гримаса ненависти.

— Передай мою великую благодарность его святейшеству, боярин. Мыслим мы с ним подобно. Растаскивается наша отчина между соседями хищными, князьками алчными предаваемая. Мы последни изосташа, токмо Новуград, да Галич. Аще мы падём, погибне русска земля.

Тяжелый кулак могучего князя с силой опустился на поверхность дубового стола, заставив подпрыгнуть посуду.

Затем пьяные, хоть и порядком вятшие мужи переключились на обсуждение моих достоинств. Было сказано, что я учён настолько, что пророки библейские мне даже в подмётки не годятся. В таврели всех обыгрываю за пару чихов. Сказки фряжские благолепные знаю во множестве. Про движение тел небесных всяческих ведаю… У меня вдруг что-то в животе похолодело и в нужник захотелось.

— Отец, — крякнул я заполошно, — Пора нам домой возвращаться.

Отмахнулся от меня ручищей как от мухи, отчего качнулся в сторону боярина и приналёг на него. Словесное глумление продолжилось.

— А ты ведаешь, друже Василий, кой сей стервец злосерд на передок, яко тетерев кружливый? — кругля в страхе глаза, поведал родитель.

Друже естественно изобразил живейший интерес.

— В порты скоромны наряждется и из терема в город стрекоче, токмо пяты блещут. Жёнки городские сигают от него во все стороны, стенают и плачут, пощаду вымаливах, а он, жестосерд, их хитит и по закуткам ятит.

— Отдай его нам в Новуград на княжение, государь, — неожиданно попросил боярин Василий, — Нам сякие нать.

— Да вы оба просто издеваетесь надо мной! — озлился я, вызвав громыхающий хохот отца.

— Любо зрети ми, яко ты алее вся до кончиков ушей, — заявил он, принявшись тискать меня до болей в разных местах, — Деву ему призрел, Марью Боровскую. Помале они мя унуками одарят.

— Коя сестра князя Боровска Василея Ярославича? Тако она же детищ младна. Лет с десяток лет ей токмо суть, — пьяно удивился новгородский боярин.

Опа! А я ведь чуял что-то подобное. Победно взглянул на отца.

— Неча ему. Сам младенешек паки. Пождут оба поры етений, — нашёлся князь.

Мне надоело слушать всякую чушь на свой счёт, и я отправился справлять нужду, предварительно подпустив вредным пересмешникам злого шептуна. Как ещё можно напакостить здоровенным амбалам? Даже котёнки в знак протеста геройски писают в тапочки хозяевам. Возвращался, понятное дело, с опаской. Государственные мужи ютились в коридорчике перед закрытой дверью в палаты.

— Вот он, злодей бесстужий грядет и очами мжит. Поди семо. Я те ушеса оборву, — радостно заорал князь.

— За что, отец? — невинно поинтересовался я.

— Дух злосмраден, ядрён ты в палатах попустил и боярина Василея чуть живота не лишил? — сообщил он мне, сдерживая смех.

— Нелеть его в Новуград яти на княженье. Он весь град опустошит, — обратился он уже к приезжему.

Боярин Василий, стоящий здесь живым и здоровым, мелко трясся от смеха.

— Такой князь нам и требен. Он без рати всяк супостата поборет, — отметил он.

— Если Карельское княжение мне дадите, то, может быть, и соглашусь, — выдал для них неожиданное.

Господа давала Карельский престол некоторым приглашённым князьям как приложение к Новгородскому княжению. Возникла даже целая династия Карельских князей — Наримунтовичей, впоследствии сменённая Ольгердовичами. Последним носителем титула стал Лугвений Ольгердович Мстиславский, лишённый этого статуса за участие в недавней войне на стороне Литвы с Новгородом. Карельские территории включали в себя огромные пространства от побережья Финского залива до самого Белого моря. Жаль только, что княжество по вассалитету Новгороду было сильно ограничено во многих правах.

— Сие к помыслию требно, — заключил ошалевший от моей наглости новгородец.

Шутливый настрой у вятших особ резко испарился. Повисшую паузу разогнал боярин Никитович, вознамеривший преподнести мне богатый дар. По сигналу гостя, его слуга принес завернутый в холстину длинный предмет. Лицо новгородского боярина озарилось особым выражением восхищения, которое бывает у истовых ценителей. Он самолично развернул холстину и с тихим шуршанием вытащил из кожаного чехла саблю. На обитой коже рукояти была нанесена золотым тиснением арабская вязь.

— Сие есть сабля сарацинска булатна, ята в сече в святых землях. Приобряща у рыцаря в Ливонском Ордене, егда приезжал овама докончание рядити.

Вещица была достойной. Меня, держащему в своих руках самое разное оружие разных времен, охватила волна восторга.

— Благодарю тебя, боярин Василий, от всего сердца, — растрогался я.

— А я рады вельми, иже познал тя, княжич. Будем дружнями! — моментально ответил боярин и распахнул объятия.

Почему бы не сдружиться с одним из лидеров боярских группировок великого города, хитрым и предприимчивым. Вычислил моё влияние на государя Галицкого и моментально подсуетился с подарком. Провожать нас по понятным причинам он не стал. Мы тепло попрощались с ним и в сопровождении слуг княжеских и боярских, тащивших несколько бочонков с рейнским вином — подарком князю от боярина — побрели к воротам монастыря.

Вспомнилось, что неплохо бы переброситься парочкой мыслей с отцом Вонифатием. А после хотелось бы без лишних глаз встретиться в городе с гудцами и осторожно подготовить их к несколько иному восприятию себя. Должны ведь по идее они меня простить за невольный обман, сами же лицедеи. Упросил отца позволить мне остаться ещё на пару часов в монастыре, сославшись на необходимость ознакомиться со свежими изборниками, присланными из Кирилло-Белозёрского монастыря. Князь в ответ только издал нечленораздельный звук, оказавшийся банальной отрыжкой, и прошествовал дальше. Решил расценить это как согласие.

Библиотекарь Вонифатий оказался на своём месте.

— Вельми рад, благий мой сыне, яко вспомнил о дряхлом и глупом монахе, — улыбаясь, поднялся он мне навстречу.

Мы обнялись. Рассказал ему без утайки о дальнейших своих приключениях. Монах очень обрадовался падению Единца и моим предстоящим ипостасям воеводы, супруга и князя удельного. Беспокоило его только возможность повторения того, что случилось с моими старшими братьям, что воспользовавшись моим отсутствием, ближники отца смогут вбить между нами клин:

— Обаче, борзо вороги тя от отича тщатся отвадити, важнолетия не дождах.