Бояре после трапезы сразу же разъехались по своим усадьбам. Меня остановил с таинственным видом отец и предложил отведать совместно какого-то особого монастырского перевара, называемого чаем. Ого, не знал, что в этом времени баловались чаями.

Вскоре к нам присоединились главный дипломат, тысяцкий, дворецкий и новый глава тайной палаты. Отец Паисий лично повёл нашу группу через яблоневый сад к беседке над прудиком. Около неё нас повстречал необычного вида человек лет сорока. Привлекало взгляд умное, правильное лицо, обрамлённое по-европейски небольшой русой бородкой, и тёмно-синий кафтан, короткий по немецкой моде.

— Здрав буде, княже великой! — поприветствовал незнакомец отца с низким поклоном.

Потом поприветствовал каждого с ним подошедшего. Меня он окинул недоумённым взглядом.

— И ты буде здрав, боярин Новугородский! — ответствовал ему отец.

Обратившись к нам, представил мужчину, — Се есть боярин старшинный Василей Никитович. Муж вельми вятши и разумом, и гобиной. Посадничал не единаждо. Пришед зде отай. О сем сретении зауститися требно.

Мы прошли в беседку и расселись по лавкам вокруг пустого деревянного стола. Недалеко от нас послушники суетились возле костра с нависающим над ним чаном.

— Знавай маво настольника Димитрея, боярин. Летами мал, но зело хитрен. Библами разум начитал, — решил меня отрекомендовать князь, — Воеводою рать поведе помале.

Переведя на меня глаза, боярин скривил губы в улыбке и склонил голову, не поднимаясь. Другие наши участники грядущего чаепития были чужаку вробе бы знакомы. С князем Борисом он обнялся, как со старым другом. Переждав, пока монахи поставят корчагу с мёдом и расписные чашки на стол, отец с улыбкой наклонился к гостю.

— Благодарен те паче за пособление. Немчин Ёрданиус почах смаговницу дивну сотворяти отай. Зельно на Москве учудятися, егда мы сию вящность сотворим, — произнёс он в возбуждении и спросил, — С коими помыслиями ты, наш лепши друже, семо пришед?

— Златы пояса новугородски ропщу и готовы отшед от Москвы, — начал говорить приезжий, — Зорят нас посадниче Андрей Иванович, да с тысяцким Микулиным. В уста зрят московским наместным дьякам и деют, иже те им речеша. Детели торговы податями обкладывают зельно, иже гости ганзейны возропташа. Земли наши под Москву емлют. В Бежецком верхе и в Волок-Ламских волостях наши тиуны не изосташа вмале, токмо московски. В Двинской земле городки сеи ставят, с Господой не согласяху. Князёк Эжвинский Ярёма надысь жалобился грамотой, иже московски охотны люди бесчинно в лесах его промысляша.

— Намерена ли Господа под Литву сойти? — перебил его князь Юрий.

— Суть сие, государь, — со вздохом согласился боярин Василий, — Хотят сяко сотворити мнозе рода вятши из Златых поясов, под литовску руку Новгород отдати. На Григория Богослова требно буде выбрати понове посадника и тысяцка. Яко ты ведаешь, государь, из гласных есмь. Право емлю восприматеся в степенны посадники. Архиепископ Евфимий вторый издавна в мою сторону зрит и пособит ми. И мнозе рода с ми купно стоят. Посадник с тысяцким хотят снарядити людишек подлы за них кликати, но зельно новгородцам нелюбы оне. Пособи одолеть вся супротивников, княже Юрие Димитриевич.

— Сказывай, боярин, кое пособление те содеять, — уточнил князь.

— Гобина требна серебром тысяча рублей, несть мнее. Литвински и московски заединщиков перекуплять требно, — выпалил боярин заготовленные фразы, — Аще мя выберут, поклонюсь с Господой те, княже преславный, столом Новугородским. А предшест сему те, государь, котору с московлянами требно почати. Новгородцы ноли укажут путь людишкам московским.

— Не утаю, тяжким трудом ты мя облещил, боярин Василий. Гобину велию и брань яру волишь. Образумети сие требно без спеха.

Принесли несколько глиняных бутылей со знакомым запахом счастья. Как я давно понял, чай уже можно было не ожидать. Хотя было бы занятно его опробовать. Чаем в старину называли любой травяной напиток, который потребляют медленно, не спеша, в приятной беседе с хорошим человеком. Ни к какому китайскому чаю это слово отношения не могло иметь.

Разговор заметно оживился.

— Ваську, сыновца преподла древле грежу со стола отча согнати. Молодши князи к ми потекут абие. Люда в пределах моих мнозе, да не знамых с ратна мастротой. Воев добрых бы поболе ми нать, абы крепче клопа московска попрати, — слегка пьяно высказал свои мысли отец.

— Дал бы я те сею дружину ратну с людями старейны немецки, да тысяцкий Анисько Микулин сычом стрелоочим зрит окрест. Израду прилепит ми. Ноли несть посадником стати, а на плаху грясти. От облыжных наветов стеречься требно ми, — в хмельной задумчивости от монастырских напитков пробормотал боярин.

Как говорится, никто приезжего сановника за язык не тянул. Тут же решил воспользоваться удачным моментом и чуток подёргать сановного новгородца за дипломатические тестикулы.

— А если земли новгородские кто-то малыми отрядами начнёт разорять, то Господа укажет послать на врагов войска. Ты, боярин Василий, как раз предложишь твои дружины. А они к нам на Галич пройдут скрытно. Можно также устроить шутейную войну где-нибудь на границе. Подговорить вогулов закаменных, или ещё кого, — непринуждённо вклинился я в разговор.

Показалось, или на самом деле гость слегка помрачнел. Батя, напротив, повеселел и, толкнув приезжего, произнёс:

— А хитро придумано, боярин Василий? Злыдней кощунны к вам на Вагу зашлём. Разорим людь овамо несть зельно?

— Негоже зорити сеи земли инда с благими помыслами. Се есть израда противу Новуграда. Во всяком ряде подсылы сыщутся, наветы восперятся, — заартачился приезжий.

— Можно ничего не разорять, а только пустить слух. Подкупить волостеля какого-нибудь городка на пограничье. Он напишет письмецо в Новгород с просьбой о помощи, — не сдавался я.

Меня неожиданно поддержал наш дипломат:

— Не мятущися, боярин. Наши подсылы тако таланно вся содеют, иже к вам никои наветы не прилепятся. Сие дьяк Варфоломей извествуе.

Чернявый мотнул головой в мурмолке из тёмно-коричневого бархата и произнёс:

— Истинно рече боярин Данило. По силам нам сия хитренность.

Не желая спорить на эту тему, новгородец вяло махнул рукой и поднял глаза на князя Юрия:

— Кое тея помыслие по пособу, преславны княже.

— А мы сеим советочам разумливым внемлим, — постановил государь, оглядывая спутников слегка осоловелым взглядом.

— Новуград нам в заединщиках вельми ключим. Пенязь боярину дати нать и киличеев к князям молодшим и княжатам посылати, на заедину наущати. Таже с ними купно брань почати противу московлян, — первым высказался боярин Чешок.

— Истинно боярин Данила глаголе. Я такожде мню, — присоединился к нему дьяк Варфоломей.

Зачем отец этого дьяка пригласил, если он только и умеет что присоединяться. Дошла очередь до меня что-то высказывать. Можно было, конечно, и промолчать куда-нибудь в тряпочку, никто бы не очень обиделся. Заметно было, что новгородский боярин менее всего намеревался насладиться моими мудрыми речами, хоть и уставился заинтересованно на меня. Оглядев собравшихся, я начал: