вот в тоне звучит такое, что заставляет Коджи замереть. Он поднимает взгляд на брата Гу. За завесой кофейного пара и дымка от воскуривающихся рядом благовоний часть лица жреца закрыта, но глаза горят будто две черных звезды.

Коджи хочет спросить, что именно, но во рту почему-то пересыхает. Брат Гу выдерживает паузу, воистину актерам театра можно позавидовать!

— Четыре клана держат равновесие рёку в империи, — повторяет он. — Поэтому не может исчезнуть даже один из них.

— Но почему-то исчез, — горько усмехается Коджи. — Действительность показывает, что не все утверждения древности неизменны.

— Он не исчез, — улыбается брат Гу и делает глток кофе. — Он спит. Как и клан Шенгай. Ведь теперь же никто не скажет, что нет клана Шенгай, не так ли?

От сказанного Коджи делается немного не по себе.

С Шенгаями и правда вышло то, чего никто не ожидал. До сих пор толком и поверить не получалось.

В груди вспыхивает надежда, и Коджи приходится приложить усилия, чтобы отогнать эти мысли подальше. Надежда — самое ненадёжное чувство в мире, как это ни звучало.

— Сам подумай, — невозмутимо говорит брат Гу. — Дзэ-у убили многих твоих соклановцев, но не уничожили всех. Ведь, как ни крути, кроме верхушки клана и тех, на кого она опирается, остается много простых людей. Я уже не говорю про полукровок.

Некоторое время Коджи просто молчит. Он знал из хроник, что те, чей клан терял силу, переходили под власть другого, либо становились бесклановыми. Да, бесклановые!

— Я вижу, о чем ты подумал, — усмехается брат Гу, — но бесклановые — это временная мера. Так или иначе фамилии могут меняться, рёку приобретать иной вид и свойства, но суть останется прежней. Импераии Тайоганори нужны четыре точки опоры и одна вершина.

— А корни? — не получается смолчать у Коджи.

— Корни — это малые народы. Ну… именно так в кланах у вас принято их называть.

Ответить нечего.

Коджи пьет кофе — тот сильно горчит. Нет, никогда он не станет поклонником этого напитка.

Брат Гу не торопит, словно понимает, что нужно немного времени, дабы осмыслить услышанное.

— И… — наконец-то произносит Коджи. — Есть шанс вернуть клан?

Брат Гу кивает:

— Волей Ошаршу. Видишь ли, богов тоже четверо, ни один из них не хочет терять своей власти.

— Но не все избрали по клану под свою опеку, — замечает Коджи.

— Всё верно. Но если бог хочет помочь, не стоит отказываться.

— А… почему ты тогда послал за мной?

Брат Гу касается серьги в ухе и немного прокручивает её, словно это помогает сосредоточиться.

— Потому что Ошаршу указал на тебя.

Коджи замирает, не в силах даже сделать вдох. Звучит… слишком невероятно. Он не глава, не наследник их аристократической семьи… Просто учитель, как и Тэцуя. Их семью всегда уважали, они всегда верно служили клану, но звезд с неба никогда не хватали. И тут…

— Меня? Слишком сказочно звучит.

— Ошаршу смотрит саму суть, — не смущается брат Гу. — Его не обмануть блеском ше.

— Так почему же я?

— Ты не сдался.

Воцаряется молчание. Лицо Коджи похоже на помертвевшую маску. Только в голове эхом звучит: «Не сдался…».

Сказать нечего. Кофе уже холодный. В горло ничего не лезет. Он некоторое время молча сидит, но потом выдыхает и спрашивает:

— Что я должен сделать?

Брат Гу улыбается и поднимается из-за стола.

— Идём, сейчас ты всё увидишь.

Коджи встает и идет за ним следом, стараясь не думать о том, чем это всё может обернуться.

Они выходят из помещений жрецов и идут по длинному коридору, расписанному большими многохвостыми змеями. Здесь пахнет благовониями, ключевой водой и специями. Кто бы ни готовил на храмовой кухне, предпочитал экзотику.

Брат Гу выводит Коджи во внутренний двор. Длинные одежды шуршат при каждом шаге. Расшитые золотыми нитями ромбы по подолу ловят свет бумажных фонарей.

Вода в бассейне кажется зелено-черной. Коджи понятия не имеет, кто там живет. Ходят слухи, что в каждом храме должна быть вода, ибо Ошаршу может обернуться хеби и прийти к своим служителям именно в таком облике. Через воду это сделать намного, потому что хеби весьма водолюбивые создание, для них поплескаться на солнышке — одна из любимых забав.

Коджи думает, что они идут в один из отдаленных домиков, в котором жрецы принимают исповеди горожан, однако брат Гу приподнимает подол одеяния, словно не хочет испачкать, и заходит в одно из складских помещений. Слышит, что за ним никто не идет, оборачивается и манит за собой. Крупный изумруд на указательном перстне вспыхивает огнем.

Приходится не обращать внимания на пропустившее удар сердце и последовать за братом Гу. Коджи несколько не по себе. Он только краем глаза может рассмотреть, что написано на ящиках и коробках, мимо которых они проходят.

Продукты, благовония, травы, специи… Запахи смешиваются в один, резкий и острый. От него прошивает иглами лёгкие, першит в горле. Коджи отстраненно думает, что если сюда кинуть хоть искру, то все вспыхнет ослепительным пламенем.

Они проходят мимо сосудов: узких и длинных, пузатых, придавленных, словно толстая рисовая лепешка, с фигурными горлышками и не только. Коджи видит на них печати неизвестных ему мастеров. Некоторые подписаны кандзи, а вот остальные… Здесь есть рубленые северные руны, мелкая вязь пустынных племен и чудаковатые символы темнокожего народа, чья кожа чернее ночи.

Кто и что поставляет в храмы Ошаршу? Кому именно поклоняются жрецы храмов, и какие дела творятся под изогнутыми крышами пагод?

Он не видит выражения лица брата Гу, но чувствует, что уголки губ того приподняты в едва заметной улыбке. Жрец кожей впитывает эмоции Коджи и смакует их, растягивая удовольствие.

Через время они оказываются в тупике. Коджи озадачен:

— Что дальше?

Брат Гу снимает с шеи амулет в виде змеиного хвоста и прикладывает к гладкой поверхности. Несколько минут ничего не происходит, но потом доносится еле слышный шорох, и стена отъезжает в сторону.

Коджи смотрит в черный зев входа, откуда тянет холодом. Брат Гу снимает факел и зажигает его.

— Идем. Рёку лучше не использовать, я не знаю, какая может быть реакция, — говорит он.

— Реакция? — удивляется Коджи.

Снова улыбка, которая дает понять: не суетись, мирской человек, ты скоро всё узнаешь.

Опять путь, только теперь это достаточно крутая лестница, которая всё вьется и вьется спиралью, не желая заканчиваться.

В какой-то момент Коджи кажется, что он потерял счет времени, ступни уже начинают гудеть. Однако брат Гу уверенно спускается всё ниже и ниже.

— Мне кажется, что сам Ошаршу подарил храму один из своих хвостов, а вы сделали из него лестницу, —