Русское духовенство зорко и строго наблюдало всякое влияние католицизма в России. Поручение римской императрицы и желание капуцина Петра Хризологуса иметь свидание «с его высочеством великим князем», еще малолетним, показалось архимандриту Спасоярославского монастыря Афанасию, до которого дошло сведение о том, странным и подозрительным. Извещен был Синод, доложили императрице и «ея величество то дело изволила уничтожить».

Несмотря на влияние Екатерины Алексеевны, через некоторое время Хризологусу из Иностранной Коллегии объявили приказание немедленно выехать из Петербурга и выдали паспорт.

Иезуиты затаились, выжидая, тем более, что при русском дворе назревали зловещие события. Петр I был в гневе на свою неверную супругу, изменившую ему с камергером Виллимом Монсом. Узнав об измене, государь пришел в бешенство. «В первом порыве гнева, вызванном этим событием, — писал датский посол Вестфален, — царь сжег свое завещание в пользу царицы».

Едва Екатерина почувствовала, что ее может ожидать падение с трона в пропасть, она испугалась и кинулась к графу Толстому и графу Остерману за содействием. Петр, получив неопровержимые доказательства неверности жены, желал судебного процесса, стремясь открыто погубить ее. Он говорил о своем плане с Толстым и Остерманом; тот и другой бросились на колени, стремясь отговорить Петра. Они доказывали, что разумнее будет скрыть происшествие, иначе невозможен станет брак дочерей Петра — Анны и Елизаветы, которые должны были вскоре вступить в супружество с европейскими принцами.

Кажется, он прислушался к их голосу, но участь Монса была решена. Велось следствие по должностным преступлениям, действительно совершенным камергером. Петр сам допрашивал любовника своей жены и столь сильна была его ненависть к фавориту императрицы, вся выражавшаяся во взгляде Петра, что Монс не выдержал и упал в обморок.

Царь жаждал мести.

Раз в темный осенний вечер, когда в крепости происходило расследование дела Монса, Петр приехал к своим дочерям в то время, когда француженка давала им и девочкам, взятым для сообщества им в учении, урок. Француженка передавала позже, что Петр был страшно бледен, его глаза навыкате горели гневом. Он стал ходить по комнате большими шагами, бросая время от времени грозные взоры на своих дочерей. При нем обыкновенно был складной охотничий нож, и он раз 20 вынимал его, открывал и складывал. Между тем все бывшие в комнате успели, одна за другою, ускользнуть в соседнюю комнату и только маленькая француженка, спустившаяся с испуга под стол, оставалась свидетельницей дальнейшего. Петр бил кулаком о стол и стены, бросил свою шляпу об пол и наконец, выйдя из комнаты, так сильно ударил дверью, что она треснула.

Вместе с Виллимом Монсом была арестована и привлечена к следствию и его сестра Матрена Балк, много содействовавшая тайной связи императрицы со своим братом. Балк была любимой статс-дамою у Екатерины, и та старалась спасти ее, смягчить гнев своего супруга, но напрасно. Рассказывали, что неотступные ее просьбы о пощаде по крайней мере любимицы, вывели из терпения императора, который, находясь в это время с нею у окна из венецианских стекол, сказал ей:

— Видишь ли ты это стекло, которое прежде было ничтожным материалом, а теперь, облагороженное огнем, стало украшением дворца? Достаточно одного удара моей руки, чтоб обратить его в прежнее ничтожество. — И с этими словами разбил его.

— Но неужели разрушение это, — сказала она ему со вздохом, — есть подвиг, достойный, вас, и стал ли от этого дворец ваш красивее?

Император обнял ее и удалился.

Вечером он прислал ей протокол о допросе преступников.

1724 года, ноября в 15 день, около полудня, было объявлено при барабанном бое, что на другой день 16-го около церкви св. Троицы будет совершена казнь камергера Монса и сестры его Балк. Каждый должен присутствовать. Монс и сестра его были переведены около полудня в крепость. Когда их переводили из кабинета в крепость, Монс, проходя через двор, на который выходили окна покоев великих княжен, увидев их у окна, простился с ними и благодарил за внимание. К камергеру и его сестре был послан пастор с целью приготовить их к казни.

Монса посадили в один из домов, бывших внутри крепости, едва ли не в тот самый, в котором замучили царевича Алексея.

В тот же день в городе говорили, что государь сам навестил Монса.

— Мне очень жаль тебя лишиться, но иначе быть не может, — сказал он камергеру.

На следующий день, в понедельник, 16 ноября, рано утром, на Троицкой площади, перед зданием Сената все было готово к казни. Среди сбежавшегося народа подымался высокий эшафот. На нем лежала плаха и ходил палач с топором. У помоста торчал высокий шест. Площадь гудела от множества голосов.

Около 10 часов вывели из крепости четырех преступников: Монса, в сопровождении пастора, его сестру Балк в открытых санях и двух других, которые следрвали за ними пешком.

Иоанн Лефорт так описывал казнь осужденного:

«Пока они ехали, все удивлялись мужеству Монса, в котором не было заметно ни малейшей перемены, преклонял ухо к устам пастора Назиуса и время от времени кланяясь своим знакомым, которых он встречал. Приехав на место казни, он смело взошел на эшафот, сам снял с себя шубу, постоянно внимая наставлениям пастора Назиуса. Секретарь суда явился прочесть приговор, который заключал в себе три его проступка, состоящих во взятках, в ябедничестве и в покровительстве незаконным прошениям, за что и был приговорен к смерти. По произнесении приговора, Монс низко поклонился, разделся и, положив голову на плаху, принял удар, отделивший его голову от тела».

Через несколько минут, голова бывшего камергера была на шесте. Кровь струилась из-под нее, стекая вниз по древу.

У обезглавленного трупа брата Матрена Балк выслушала приговор:

— Матрена Балкова! Понеже ты вступала в дела, которые делала через брата своего Виллима Монса при дворе его императорского величества, дела непристойные ему, и зато брала великие взятки, и за оныя твои вины указал его императорское величество: бить тебя кнутом и сослать в Тобольск на вечное житье.

Пять ударов кнутом по обнаженной спине получила бывшая гофмейстерина и статс-дама перед отправкою в ссылку…

На другой день, катаясь с Екатериной Алексеевной в фаэтоне, Петр Алексеевич проехал очень близко от столба, к которому была пригвождена голова Монса. Так близко, что едва ли платье императрицы не коснулось его. Не потеряв самообладания, она обратила свой взор на брошенные на эшафот останки Монса и без смущения сказала:

— Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности. (По смерти Петра она тут же вызволит из ссылки Матрену Балк).

Отношения между супругами резко переменились. Он перестал говорить с нею. Доступ к нему ей был запрещен. «Один только раз, по просьбе любимой его дочери Елизаветы, Петр согласился отобедать с той, которая в течение 20 лет была неразлучною его подругою», — напишет в «Истории Петра I» А. С. Пушкин.