— Пресвятая Богородица!

Князь, впрочем, сдержался. Он понимал, что перечить бессмысленно, и, дабы успокоить гребцов, сказал:

— Я пойду с вами. Комендант наверняка проявит благоразумие. Мы — несчастливцы, брошенные ему в руки непогодой, превратить нас при таких обстоятельствах в узников — значит нарушить первую и самую священную заповедь Пророка. Приказ не распространяется на моих слуг; они останутся здесь.

Лаэль слушала, побелев от страха.

Разговор велся по-гречески. При упоминании заповеди турок бросил на князя презрительный взгляд, будто желая сказать: пес неверный, как смеешь ты упоминать слова Пророка? Но потом, опустив глаза на Лаэль и гребцов, он ответил, пресекая любые возражения или вопросы:

— Ты — они — пойдете все.

С этими словами он повернулся к сидевшим во второй лодке и, возвысив голос, чтобы его было слышно сквозь завывания ветра, крикнул:

— Выходите.

В лодке находилась женщина в богатых одеждах, скрытая плотным покрывалом, а также ее спутник, на которого князь воззрился с изумлением. Одеяние этого спутника его озадачило: только после того, как он, повинуясь приказу, шагнул на причал и встал во весь рост, князь понял, что это мужчина, послушник Сергий.

Чтобы объяснить их присутствие в замке, достаточно вспомнить разговор, состоявшийся между ними во дворце Гомера. Они двинулись из Терапии в полдень и, как это принято у лодочников, которым нужно пройти из верхней части Босфора, по наклонной линии пересекли пролив до азиатского берега, где, как считается, течения более предсказуемы и двигаться вниз проще. Когда над Алем-Даги начали сгущаться тучи, они следовали обычным маршрутом, и тут княжне Ирине был задан тот же вопрос, что и индийскому князю. Что она предпочтет — высадиться в Азии или вернуться в Европу?

Княжна разделяла общее для всех греков недоверие к туркам. Ее с детских лет пугали историями про женщин, попавших к ним в плен. Она предпочла бы направиться к Румелихисару, однако гребцы заявили, что уже слишком поздно, а потом добавили, что устье речушки рядом с Белым замком свободно, туда можно добраться до того, как налетит буря; доверившись их суждению, княжна согласилась.

Оказавшись на причале, Сергий откинул куколь и собирался было заговорить, однако тут ветер подхватил его волосы, швырнув в лицо длинные пряди. Увидев, что он временно ослеплен, княжна сама взяла слово. Откинув покрывало, она обратилась к офицеру:

— Вы — комендант замка?

— Нет.

— Кто мы — гости или пленники?

— Не мне это решать.

— Тогда передай коменданту следующие слова. Скажи, что я — княжна Ирина, по праву рождения — кровная родственница Константина, императора греков и римлян; что я признаю эту землю законной собственностью твоего повелителя султана, я сюда не вторгалась, а лишь ищу временного убежища. Передай, что если я окажусь в замке в качестве пленницы, ему придется ответить за это перед моим венценосным родичем, который, безусловно, потребует возмещения; с другой стороны, если я войду туда в качестве гостьи, то лишь на том условии, что мне будет позволено столь же беспрепятственно его покинуть вместе с моим другом и слугами сразу же после того, как утихнут ветер и волны. Да, и еще одно условие: обращаться со мной следует так, как это приличествует моему положению, комендант должен лично предложить мне лучшее, чем замок располагает для приема гостей. Я дождусь его ответа здесь.

Офицер, при всей своей неотесанности, слушал с изумлением, которое даже не пытался скрывать; впечатление на него произвела не только сама речь и даже не сила духа говорившей; его зачаровало ее непокрытое лицо. Ни в одном, даже самом прекрасном, сне об идеальном мусульманском рае не видел он подобной прелести. Он застыл, глядя на собеседницу.

— Ступай, — повторила она. — Скоро пойдет дождь.

— Как мне тебя представить? — осведомился он.

— Княжна Ирина, родственница императора Константина.

Офицер склонился в низком поклоне и поспешно зашагал в сторону замка.

Его подчиненные остались стоять на почтительном расстоянии от пленников — именно таковыми являлись сейчас искавшие убежища, — позволив им всем сойтись вместе: князь и послушник стояли на причале, а княжна и Лаэль сидели каждая в своей лодке.

Несчастье — бесцеремонный распорядитель празднества; оно не берет своих жертв за руку, не называет по имени, оно вынуждает их обратиться друг к другу за помощью. Именно так и поступили теперь пассажиры двух лодок.

Неискушенный и несведущий в силу неопытности, Сергий тем не менее сознавал, в каком двусмысленном положении оказалась княжна. Кроме того, он, как всякий мужчина, чутьем понимал, что сопротивляться бесполезно, можно лишь протестовать. Дабы оценить возможное влияние незнакомца на турок, он первым делом взглянул на него, и, надо сказать, взгляд не приободрил его и не внушил новых надежд. Худосочный сутулый старик с длинной белоснежной бородой, в черной бархатной шляпе и накидке, выглядел достойным и состоятельным; глаза его ярко блестели, щеки пошли пятнами от досады и неприятия того, что с ним происходило; ждать от него помощи в сложившейся ситуации представлялось абсурдным.

Вырвав свои локоны из рук ветра и спрятав их под куколь, Сергий бросил взгляд на Лаэль. Первое, что он подумал, — насколько мало ее наряд подходит для морских прогулок, даже при самой ясной погоде. Впрочем, взглянув на княжну, он тут же воздержался от упреков: пусть и не столь разукрашенный драгоценностями, наряд ее был столь же изысканным и легким. И ему пришло в голову, что у гречанок, видимо, принято одеваться так для путешествий по морю. Тут Лаэль подняла на него глаза, и он увидел, насколько детское у нее лицо, насколько прелестное, несмотря на омрачавшие его страх и тревогу. Она сразу же вызвала у него интерес.

О худосочном старике послушник судил превратно. Этот мастер интриги уже просчитал дальнейшее развитие ситуации и уже думал о его последствиях.

Когда княжна подняла покрывало, он был поражен не менее турка. А потом, услышав, какие слова она велела передать коменданту, да еще и с такой сдержанностью, самообладанием, отвагой, достоинством и без всякого вызова, он решил доверить Лаэль ее попечительству.

— Княжна, — начал он, снимая, несмотря на порывы ветра, шляпу и подходя к борту ее лодки, — мне совершенно необходимо с вами переговорить, а дабы оправдаться за свою бесцеремонность, я хочу отметить, что мы с вами — товарищи по несчастью и мне необходимо, по мере возможности, обеспечить безопасность своей дочери.

Ирина смерила его долгим взглядом, а потом перевела глаза на Лаэль — и при виде девушки те сомнения, которые в первый момент заставили ее заколебаться, тут же рассеялись.

— Я признаю, что сложившееся положение накладывает на нас определенные обязательства, — отвечала она, — и поскольку я женщина и христианка, я понимаю, что нет ни единой причины, которую сочли бы достаточно веской на Небесах, отказать вам в вашей просьбе. Но прежде, добрый господин, назовите мне свое имя и происхождение.