— Неужели?

— Вы не представляете, какой там начался переполох! Деревенские жители решили, что к ним явился сам дьявол, бросились в церковь и принялись умолять священника отправить нечистого обратно в ад. Меня и еще нескольких парней послали изловить беглянку. Мартышку мы нашли в кладовой одного из крестьян. Она преспокойно лакомилась фруктами, словно и не знала, какая из-за нее поднялась суматоха.

— Представляю, что это было за зрелище! — со смехом заявил Барак.

— Да уж. Честно вам скажу, мне тоже стало малость не по себе, когда я увидел эту тварь в крошечном камзольчике, который сшила для нее хозяйка. Уж слишком она напоминала чертенка со своим длинным хвостом и глумливой физиономией. Неудивительно, что деревенские так перепугались. Они ведь все паписты и, уж конечно, вообразили, что вместе с королем путешествуют целые полчища дьяволов.

Сержант смолк и покачал головой.

— Что ж, всего вам наилучшего, сержант. Нам пора идти.

Выйдя из ворот, мы направились к заставе Бутхэм.

— Сержант производит впечатление весьма смышленого малого, — заметил я.

— Да, только он излишне разговорчив. Солдат не должен задавать вопросов.

— Некоторые люди никак не могут побороть свое любопытство.

— Это я и без вас знаю, — пробурчал Барак, искоса взглянув на меня.

Подойдя к городским воротам, мы выяснили, что они заперты. Комендантский час еще не кончился, и стражник отказался пропускать нас внутрь. Я полез в карман, дабы вытащить документы, и вслух выругался, вспомнив, что оставил их в своей каморке.

— Я никак не могу пропустить вас, сэр, — повторил упрямый солдат.

Я велел Бараку сбегать к сержанту Ликону и попросить его направить кого-нибудь нам на выручку. Через несколько минут Барак вернулся в сопровождении здоровенного солдата, несомненно уроженца Кента, который непререкаемым тоном приказал караульному пропустить нас в город. Недовольно ворча, бдительный страж отпер огромные деревянные ворота.

Пока мы шли по Стоунгейту, на небе заблистало солнце и город начал оживать. Нам сопутствовал грохот раскрываемых ставень; люди, распахнув окна, выливали на улицы содержимое ночных горшков, вынуждая нас держаться ближе к домам. Лавочники появлялись в дверях своих лавок, зазывая первых покупателей.

— Что-то вы сегодня не слишком разговорчивы, — обратился я к Бараку.

Вчерашний наш разговор не выходил у меня из головы.

— Вы тоже.

— Я скверно спал, — сообщил я и добавил после минутного размышления: — Мысли о Бродерике не давали мне покоя.

— И что вас тревожит?

— Вы же знаете, согласно полученным мною распоряжениям я должен доставить арестанта в Лондон живым и здоровым.

— И вы опасаетесь, что тюремщик будет чинить вам в этом препоны?

— Нет, — покачал я головой. — Конечно, ему доставляет удовольствие изводить заключенного, но я уверен, что сумею положить этому конец. Меня беспокоит сам Бродерик. Он уверен: все мои попечения направлены лишь на то, чтобы в целости и сохранности передать его в руки лондонских палачей.

— Ну, этим ребятам вы окажете, что называется, медвежью услугу, — усмехнулся Барак. — У человека, который сломлен телесно, язык развязывается быстрее. А так им придется изрядно повозиться с этим вашим Бродериком.

— Он заявил, что будет хранить молчание. И никакие пытки не заставят его говорить.

— Лорд Кромвель утверждал, что под пытками заговорит любой, — бесстрастно проронил Барак. — И он был прав.

— Знаю, — кивнул я. — Но, по моему разумению, Бродерик принадлежит к тем, кто опровергает общие правила.

— Ну, в Тауэре он окажется еще не скоро, и за это время многое способно измениться, — заметил Барак. — Возможно, он решит, что упорствовать в молчании не имеет смысла. А может, откроются какие-нибудь новые обстоятельства, которые сделают его признания не столь уж важными. Как знать? Так или иначе, сейчас вы облегчаете его положение, и он должен питать к вам признательность.

— Избежать пыток Бродерику вряд ли удастся, — возразил я. — Кранмер уверен в том, что ему известно нечто чрезвычайно важное. Его подвергнут допросу с пристрастием. И если он в конце концов заговорит, его вынудят к тому нечеловеческие страдания.

— А разве, отправляясь сюда, вы об этом не задумывались? — спросил Барак, и какое-то неуловимое выражение мелькнуло в его взгляде.

— Скажу откровенно, мне было не до размышлений. Все эти хлопоты, связанные с похоронами отца и с приведением в порядок его дел, заставили меня забыть обо всем. К тому же перспектива получить щедрую награду очень меня окрылила, — добавил я с косой ухмылкой.

— Сейчас вы выглядите не окрыленным, а пришибленным.

— Знаю без вас, — буркнул я. — Господи боже, как бы мне хотелось со всем этим покончить и вернуться в Лондон! — добавил я с жаром.

— Мне тоже.

Проходя по Питергейту, мы услыхали перебранку: двое солдат, вооруженных дубинками, гнали к городским воротам с полдюжины оборванцев. Поравнявшись с ними, я замедлил шаг, ибо в парне с бородавкой на носу узнал воришку, который пару дней назад пытался похитить корзинку у Тамазин Ридбурн. Сообщник его тоже был здесь. Судя по лицу Барака, он тоже узнал наших давних знакомых. Я торопливо приблизился к одному из солдат.

— Простите, сэр. Вы гоните этих людей прочь из города?

— Да, мастер, — ответил солдат.

Он был уже не молод, и вокруг тонкого рта лежали жесткие складки.

— К приезду короля в Йорке не останется ни единого нищего. И ни единого шотландца.

— Не позволите ли мне поговорить с ним? — спросил я, указывая на парнишку с бородавкой.

— А вы что, знаете этого проходимца? Наверняка он обчистил вам карманы!

Парень, несомненно узнавший и меня, и Барака, бросал на нас испуганные взгляды.

— Нет, он не причинил мне никакого вреда, — заверил я. — Но, полагаю, ему кое-что известно относительно одного дела, которое весьма меня занимает.

С этими словами я извлек из кармана монету в шесть пенсов.

— Если вам так уж хочется перемолвиться с ним парой слов, не стану чинить препятствий, — пробурчал солдат, с жадностью схватив монету. — Вот только не знаю, согласится ли Ральф. Ему ведь, как и мне, платят сущие гроши.

— Сущие гроши, — подхватил его напарник.

Мне ничего не оставалось, кроме как вытащить еще одну монету. Барак меж тем схватил оборванца за шиворот. Парень был ни жив ни мертв от страха. Барак оттащил его подальше от солдат и других нищих, дабы они не слышали наш разговор.

— Вспомни-ка один случай, что произошел два дня назад, — произнес я, вглядываясь в чумазое лицо мальчишки.

Он был даже моложе, чем мне показалось сначала, — лет тринадцати или около того.