В. Я. Петрухин также отмечает, что современные данные позволяют пересмотреть мнение Шахматова о происхождении Сказания:

«На мысль об “искусственности” мотива о призвании трех братьев в летописи Шахматова навели не текстологические изыскания, а совершенно внетекстологическое соображение о том, что меньшие братья Рюрика сели в городах слишком незначительных для того, чтобы быть “столицами”.

Современная археология это соображение опровергает: и Новгород, и Ладога, и Изборск, и Белоозеро были форпостами славянской колонизации финноязычного севера, где славяне в финской среде столкнулись со скандинавами и где, судя по всему, восприняли от окружающего населения и название норманнов – ruotsi>pycь…» (Петрухин 1995).

[Норманнская переселенческая сага]

Довод Амальрика о том, что Сказание в разных вариантах существовало у скандинавов и германцев, весьма убедителен. Еще Тиандер рассматривал различные варианты сходных переселенческих сказаний (Тиандер 1915). Интересно, что А. А. Амальрик ссылается на Стендер-Петерсена, приводящего аболандскую сагу о троих братьях-шведах, пришедших из Рослагена.

А. А. Амальрик не согласен с мнением А. А. Шахматова, склонного считать Сказание сочинительством летописца. Здесь Амальрик стоит ближе к точке зрения на работу летописца как анналиста, а не литератора. Он отмечает, что ранее сам А. А. Шахматов доказывал, что летописцы только компилировали начальную русскую историю из дошедших до них преданий, но отнюдь не сочиняли их.

Есть два полярных взгляда на работу летописца в Средние века: как на работу историка, не вносящего лишнего, сохраняющего даже непонятные ему места предшествующих источников.

И взгляд на летописца как на книжника, занимающегося сочинительством в угоду определенным политическим интересам. Такой летописец якобы компилировал из имеющихся источников свой «вариант» истории, отвечающий его политическим, художественным и иным запросам.

А. А. Амальрик стоит здесь на первой точке зрения, и, по-моему, для раннего Средневековья такой подход к деятельности летописца больше соответствует реальности. Однако Амальрик считает, что после работ А. А. Шахматова нельзя согласиться с мнением А. Стендер-Петерсена о первичности Сказания. Здесь мне трудно согласиться с Амальриком. Стендер-Петерсен утверждает, что Сказание сохранилось в первичном варианте в Ипатьевском, Хлебниковском, Радзивилловском и Академическом списках ПВЛ, а не в Комиссионном списке Новгородской 1-й летописи младшего извода. Термин «Русь» в Сказании, по мнению Стендер-Петерсена, относится к первичному тексту. После критики схемы летописания А. А. Шахматова и развернувшихся споров о Начальном своде данный вопрос требует, как мне кажется, отдельного исследования.

Далее А. А. Амальрик пытается ответить на вопрос – является ли Сказание о призвании одним из вариантов норманнской переселенческой саги. Современные историки также придерживаются взгляда о существовании в дружинной среде пространного Сказания о Рюрике (Мельникова, Петрухин 1995: 44–57). Здесь А. А. Амальрик предвосхитил данную точку зрения.

Относительно имен братьев Рюрика А. А. Амальрик придерживается версии, впервые выдвинутой З. Байером и поддержанной Б. А. Рыбаковым, подтверждающей предположение, что термин «Русь» носил профессионально-дружинный характер. То есть А. А. Амальрик переводит имена братьев Рюрика как неправильно понятые летописцем выражения sine hus и tro varn «свой род» и «верная дружина» из норманнского сказания.

Е. А. Мельникова считает, что вопрос об именах братьев Рюрика «принадлежит, видимо, к числу неразрешимых на твердой основе источников и потому всегда будет оставаться спорным». При этом Е. А. Мельникова указывает на то, что имя Signiótr встречается в рунических надписях Уппланда, а Ϸórvar[d]r – в исландском именослове (Мельникова 2000: 147–149). Поэтому Е. А. Мельникова считает их, в противоположность взглядам Б. А. Рыбакова (Рыбаков 1982: 298–299), на точке зрения которого стоит и Амальрик, личными именами. Возражения Е. А. Мельниковой против имен братьев Рюрика как прилагательных основаны на том, что эти слова не соответствуют нормам морфологии и синтаксиса древнескандинавских языков.

Амальрик считает, что летописец употребил в Начальном своде эти прилагательные дважды. Один раз летописец перевел фразу в соответствии с истинным смыслом: «…пояша со собою дружину многу и предивну», а потом вторично – приняв за личные имена.

А. А. Амальрик сам отмечает противоречие в предложенном объяснении личных имен братьев Рюрика – ведь не мог Рюрик свой род отослать в Изборск, а дружину в Белоозеро. Но, следуя А. А. Шахматову, считает указания на эти города искусственной вставкой летописца и, тем самым, противоречие считает устраненным.

С. Л. Николаев предлагает объяснение именам братьев Рюрика ошибочно понятой летописцем фразой «Рюрикъ синеусъ труворъ = северогерм. Ryrik si̅nna hu̅sa tru̅ wɔ̅ ra [… по] Рюрику, их домов верному/надежному защитнику […]» (Николаев 2012: 408). Данный эпитет как нельзя лучше подошел бы Рорику Фрисландскому, защитнику побережья Фризии от викингов, если принять гипотезу о его идентичности с Рюриком (Губарев 2016б), тоже «призванным» защищать земли словен «по ряду» (Мельникова, Петрухин 1989).

А. А. Амальрик, в целом следуя взглядам А. А. Шахматова, сам задает вопрос: «Почему составитель Начального свода не сделал Игоря сыном Олега, а Олега сыном Рюрика, создав таким путем стройную княжескую династию, к чему он и стремился, ставя новгородскую легенду о призвании в основу своей схемы?» Ведь если принять гипотезу А. А. Шахматова о том, что летописцы не просто копировали летописи и составляли своды, а еще и занимались сочинительством, то данный вопрос напрашивается сам собой.

Объяснение А. А. Шахматова кажется Амальрику слишком сложным и натянутым. Здесь трудно с ним не согласиться. Предположение Амальрика, что Игорь был в источниках настолько тесно связан с Рюриком, что разорвать их, не исказив историю, было невозможно, выглядит убедительнее. Однако есть и еще один, на мой взгляд, более простой ответ. Скорее всего, А. А. Шахматов и его ученик М. Д. Приселков неправы и летописец, как было сказано выше, не занимался сочинительством. На объективность летописца указывает И. Н. Данилевский (Данилевский 1995). Рациональное зерно в Сказании усматривал и А. П. Новосельцев (Новосельцев 1991).

А. А. Амальрик напоминает нам, что, согласно А. А. Шахматову, в Древнейшем своде не было ничего о призвании князей. А попасть в гипотетический Начальный свод Сказание могло по Шахматову из гипотетического же Новгородского свода 1050 г. Так, опираясь на совершенно гипотетическую конструкцию А. А. Шахматова, Амальрик начинает строить свои собственные гипотезы.

Здесь Амальрик стоит ближе к точке зрения на работу летописца как литератора и склоняется к тому, что изменения были внесены в текст Сказания, чтобы превратить его из Сказания об основании Новгорода в Сказание о насилиях варягов над новгородцами. А. А. Амальрик высказывает предположение, что на формирование Сказания оказали влияние призывы варягов при Владимире и Ярославе. Но сам же высказывает сомнение в этом.