– Да вы же еще наши подарки не открывали! – вежливо проговорил Скотт, но сорвал бумагу и вынул фотографию в рамке, на которой судья, миссис Сейр, Зельда, Скотти и он сам стояли празднично одетые перед поездкой в церковь на фоне «Ласалля». Скорее всего, снимок был сделан на Пасху: Зельда с матерью держали в руках лилии. Скотти в ослепительно-белом передничке не доставала ему и до пояса. Значит, фотографии не меньше десяти лет, Депрессия еще не разразилась. Скотт понятия не имел, почему карточку подарили именно сейчас.

– Благодарю. Хороший снимок.

– Переверни.

Словно чтобы увековечить историю поколений семьи, миссис Сейр вывела на обороте все имена и подписала: «Пасха, 1928 г.».

– Тогда мы в последний раз отмечали праздник все вместе.

Подразумевалось, что Скотт виноват и в этом или она просто сетовала без задней мысли? Возразить было нечего, и он показал фотографию Зельде.

– Какая Скотти была милая! – улыбнулась она.

– Она и сейчас такая.

– Ты же меня понял.

– Конечно.

Скотт слегка перегнул палку. Он привык защищать Скотти от матери, равно как и Зельду – от Скотти.

– Еще раз спасибо, – сказал он, а когда с подарками было покончено, отнес снимок наверх к автопортрету Зельды.

Весь день потом был посвящен подготовке к праздничному ужину, которая свелась к тому, что миссис Сейр каждые пятнадцать минут посылала Сару проведать кухарку. По давней традиции, к столу подавали гуся. После обеда, когда Зельда поднялась вздремнуть к себе в комнату, в сковородках уже вовсю шкварчало, и весь дом наполнялся ароматным духом, как в праздники у бабушки Маккуилан. Миссис Сейр переживала, что птицу поставили слишком рано, однако, как и в большинстве подобных случаев, она только хотела всеми руководить, и ничего хорошего из этого не выходило.

Сестры с их уважаемыми семействами прибыли друг за другом, будто пришел целый караван гостей. Зельда родилась так поздно, что большинство племянников и племянниц были ее старше. Миссис Сейр восседала в кресле-качалке, а Зельда в образе рождественского эльфа одаривала собравшихся вокруг елки детей.

Скотт стоял позади между свояками, с которыми за все прошедшие годы только мельком виделся на вечеринках и в гольф-клубах. И пока те подливали себе бурбон, Скотт цедил имбирный эль. В другой раз поговорили бы о футболе, но сезон уже кончился. Оба свояка были юристами и служили в законодательном собрании штата. Крепкие, исполненные здравого смысла мужчины, которых больше интересовало, что происходит в соседнем кабинете, чем в Европе, но на исходящую оттуда угрозу уже нельзя было закрывать глаза. В стране за страной, шаг за шагом, коммунисты подрывали существующий уклад. Скотт подумал о Дотти и Эрнесте, вспоминал их беседы, однако разговор не шел и вскоре переключился на Голливуд, который в глазах собеседников Скотта представлялся манящей, сказочной страной славы. Судя по избитости вопросов, в перерывах между отчетами даже они были не прочь полистать желтые газеты. Действительно ли в жизни Гейбл ниже, чем на экране? Правда ли, что за пределами площадки Гарбо ни с кем не разговаривает?

– Гарбо на самом деле умнейшая женщина, – сказал Скотт и зачем-то наплел, что она знает шесть языков, а однажды он случайно услышал, как та разговаривала с иммигрантом-портным на армянском в студийной костюмерной. Все это был чистый вздор, выдуманный, только чтобы потешить гостей. Скотт вообще не был знаком с Гарбо, но, как и газетчики, знал, что публика хочет не развеять, а сгустить ореол загадочности.

Смотреть, как подарки получают взрослые, детям было неинтересно, и миссис Сейр отправила их в библиотеку под присмотром Сары. Хотела уйти и Зельда, однако мать остановила ее. Скотт переживал, что ей снова подарят что-нибудь неподходящее, но сестры подошли к выбору с умом: свитер из верблюжьей шерсти, шерстяные носки и набор батистовых платков. Скотт приготовил для них французские духи, мячи для гольфа и, по подсказке Фримана, их любимые конфеты с пралине. Взамен же получил кожаную записную книжку, ручку с монограммой и набор карандашей, который ему понравился с первого взгляда.

Обед тоже удался на славу. Вопреки ожиданиям миссис Сейр, гусь получился превосходно сочным. По примеру трезвенницы Сары, Скотт и Зельда к пуншу с шампанским не притрагивались, зато остальные в нем себе не отказывали, и постепенно за столом воцарилось добродушно-расслабленное настроение. Скотт не горел желанием приезжать в Монтгомери, но, глядя на то, как смеялась вместе со всеми Зельда, как подрагивали тени в сиянии свечей, радовался, что смог подарить жене настоящее Рождество. Однако на следующий день он допустил промах, когда, как подобает гостю, решил поблагодарить миссис Сейр за приглашение. До этого он явно избегал оставаться с ней наедине, зная, что та непременно заведет старую шарманку, но все-таки им оставалось пробыть здесь последний день. Как бы ни хотелось этого Скотту, было бы невежливо просто взять и уехать. Они расположились по разные стороны от камина: миссис Сейр устроилась в качалке, а он присел на низенькую тахту – ни дать ни взять крестьянин на аудиенции у вдовствующей королевы.

– Должна сказать, просто небо и земля! – начала миссис Сейр. – Уже не помню, когда Зельда чувствовала себя так хорошо.

– Это все лекарства.

– И они действуют.

– Она не показалась вам подавленной?

– Она показалась счастливой. Принимать ее – одно удовольствие.

– По-моему, доза слишком большая.

– Я думала, ты рад, особенно помня ваш прошлый приезд.

– Я хочу, чтобы она поправилась. И чтобы оставалась собой.

– Она и остается, причем в большей степени, чем когда-либо за последние годы. И я скажу доктору Кэрроллу, что Зельда просто умница.

– Так и есть.

– Полагаю, это шаг вперед.

Скотт не стал с ней спорить и предусмотрительно отступил. Оба желали Зельде добра, хотя и каждый по-своему, но обсуждать ее с ее матерью казалось Скотту предательством отчасти потому, что миссис Сейр как будто было важнее вернуть дочь под крылышко, а не вылечить. Скотт оставался непоколебим, в нем сквозило негодование, если не открытая неприязнь. С начала болезни он был уверен, что если Зельда вернется домой, то уже никогда не выздоровеет. Однако ее мать смотрела на все сквозь розовые очки и не терпела возражений: даже если девочке не суждено поправиться, разве не будет ей лучше дома?

В последний вечер Скотт помог Зельде собрать сумки, а на следующее утро сам спустил их по лестнице, несмотря на возражения Фримана. Скотт готовился к душещипательному прощанию, но из-за таблеток Зельда покидала родной дом задумчивой. Всхлипывающая на крыльце миссис Сейр, у которой глаза были на мокром месте, долго махала им вслед палочкой. В «Ласалле» Зельда молча смотрела на проплывающие мимо поля, облокотившись на Скотта, будто устала. Она не обращала внимания на тряску, пока машина ехала по ухабистой горной дороге. Казалось, ей не было дела до того, куда они направляются.