– Но без драки ведь Янош не отдаст земли, – я парировал направленный мне в область правой ключицы укол и, быстро шагнув вперед, приставил кончик тренировочной шпаги к груди старшего царевича. – Медленно, ваше высочество, медленно!

– Ты уморишь меня своим фехтованием, Миха!

– Всего лишь не дам растолстеть за спокойные зимние месяцы! – возразил я.

– А что ты имеешь против толстых? – Григорянский довольно похлопал себя по уже выделяющемуся брюшку.

– Они медленные! – мгновенно ответил я.

– А ты вспомни моего Медведя! – хохотнул князь, намекая на давнюю стычку в темном коридоре с несколькими офицерами Зеленодольского полка, когда мне неслабо досталось от поручика Миши-здоровяка.

– Шпага, Вася, для того и нужна, чтобы не подпускать таких Медведей на расстояние удара кулака. Бьюсь об заклад, со шпагой он не так ловко управляется!

– О! – рассмеялся Григорянский. – Он орудует ей, словно дубиной!

– Кстати, – я решил вернуться к интересующей меня теме, – откуда этот странный закон, по которому их король диктует выбор жениха для Ружиной?

– Это пережиток прошлого, – охотно подхватил разговор младший царевич, – если в семье королевского вассала не остается мужчин, то король берет на себя заботу о подборе достойных женихов для осиротевших дочерей вассала. Черт его знает, почему эта древность сохранилась в Улории, но в данном случае она Яношу явно на руку.

– То есть если завтра король Улории объявит, что графиня Ружина выйдет замуж за такого-то господина, то она обязана повиноваться? – я переложил шпагу в левую руку и замер в ожидании атаки от Федора.

– Обязана, если приказ ей объявит лично официальный представитель улорийского короля, – усмехнулся Алексей. – Но в царский дворец можно попасть, только получив разрешение, а к моменту получения разрешения Ружиной уже здесь нет.

– И никогда не было, – подхватил Федор, медленно наступая в моем направлении, – ведь мы не подтверждаем, что взяли ее под свою защиту. Так и тянем время!

– Но ведь улорийцы знают, что графиня здесь, – удивился я, – а если найдут способ объявить волю Яноша?

– Будет плохо, – тяжело вздохнул Алешка, – либо война, либо отказ от шанса застолбить за Таридией Корбинский край.

– Прямо свет клином сошелся на Ружиной! Не слишком ли велик интерес к ее персоне?

– Все дело в легитимности, Миша, – Федор Иванович сделал стремительный выпад, заставляя меня спешно отпрыгнуть назад, – Наталья Павловна – законная наследница корбинской земли, и ее дети будут законными наследниками. Для нас весьма важно, чтобы эти дети носили таридийскую фамилию, а не улорийскую. Янош, само собой, хочет обратного. Он назначит ей в мужья кого-то из своих надежных людей, и законные правители края станут верными подданными Улории.

– А сейчас Ружину не спешат выдавать замуж, потому что Янош воспользуется этим поводом для объявления войны, а к войне мы не готовы?

– Именно так!

– Дичь какая-то! – воскликнул я и перешел в атаку, заставляя царевича вновь пятиться назад. – Кто сильнее, тот и подомнет под себя эти земли! Безо всякой оглядки на законных наследников!

– Ах, ты ж, черт стремительный! – ругнулся Федор, вновь получив укол. – Согласен, легитимность наследников – довод второстепенный. Но всё равно важный, потому никто и не хочет упускать этот козырь.

– Передохните, – вмешался Алексей, – наша с Григорянским очередь потеть.

Схватив со стола полотенце, Федор плюхнулся в кресло и принялся утирать выступивший на лице пот. Я просто утерся рукавом рубашки, и плевать, что это не аристократично. Голова моя была занята перевариванием полученной информации, и пока никаких положительных моментов найти не удавалось. Глухо, «как в танке».

– Да не расстраивайся ты так, Холод! – царевич ободряюще хлопнул меня рукой по колену. – С Улорией все равно придется схлестнуться в ближайшие годы, даст бог, одолеем Яноша, тогда и проблема Ружиной решится.

– А пока пусть сидит тихо и смиренно ждет?

– Точнее не скажешь.

– Жалко, она ведь не по своей вине стала заложницей ситуации.

– Ну, тут уж пусть папеньку своего винит – не терпелось ему героем стать, а теперь мы всё это расхлебываем. Кстати, не пропусти сегодняшний прием, как раз корбинские купцы придут – государь им привилегии по торговым делам обещал. Нужно чтобы они как можно чаще к нам ездили, связи не должны теряться. Вот купеческой делегации Ружину обязательно покажем, пусть корбинцы знают, что Таридия про них помнит и поддерживает.

– Буду, – равнодушно сказал я в ответ. Почему бы и нет? Схожу, посмотрю на корбинцев.

– Знаешь, Бодров, если б я мог предположить, что сильный удар по голове так изменит тебя, ей-богу, сам бы врезал! – неожиданно заявил царевич Федор. – Вот совсем другим человеком стал! Раньше бы только позубоскалил над корбинской графиней, а теперь участие принимаешь. Или так в сердце запала?

– Да черт его знает, – я задумчиво почесал затылок, – хорошая она. А хорошим людям нужно помогать.

– Хорошая – это точно. С Софьей моей подружилась, да и дочки к ней тянутся, а уж их не проведешь, дети с плохими людьми общаться не будут. И я так тебе скажу, Миха: Яноша я всё равно переборю! Хоть и трудно это, очень трудно. Он ведь не сам по себе такой грозный, у него под рукой целый выводок верных и талантливых помощников! А я один, от отцовских генералов толку мало. Мне позарез нужно, чтобы рядом были верные и умные люди, вроде тебя. Ты только верным будь, не предавай, и я в долгу не останусь!

Вот дела! Что это? Крик отчаяния одинокого человека или очередная проверка «на вшивость»? Чую, без Глазкова тут не обошлось! Как только до столицы дошли слухи о бегстве с каторги Воротынского, тот стал с удвоенным усердием копать под меня. Хорошо, что я подстраховался и все описи и расписки по поводу захваченного добра в тимландском походе были у меня на руках. Очень Никите Андреевичу хотелось уличить меня если не в предательстве, то хотя бы в воровстве. Вот же мелочный человек!

– Федь, не слушай ты Глазкова! У меня все мысли о благополучии Таридии, а мое отношение к личной власти я тебе уже высказывал.

Нужно сказать, что проведенная мною тимландская операция произвела на Федора Ивановича сильное впечатление. Один раз я докладывал о ней на малом совете, потом уже лично царевичу, а после он еще и заставил меня на картах прорисовать буквально каждый шаг. Думаю, что царевич уже знает о той кампании больше меня – он ведь еще по отдельности опрашивал и Григорянского, и Крючкова, и Шторма. Эх, знал бы ты, Федя, что на самом деле я ничего нового не придумал, а просто сумел применить на практике то, что уже кто-то когда-то проделывал!

Но не менее сильное впечатление произвело мое предложение по изменению закона о престолонаследии. Хотя лично я вообще не считал, что нужно беспокоиться на этот счет. Видите ли, обоим царевичам еще в детстве предсказали, что всё потомство у них будет исключительно женского пола! Тогда по-разному все отреагировали: кто-то посмеялся, кто-то поверил, кто-то махнул рукой. Но когда у Федора одна за другой родились две дочери, двор забеспокоился уже всерьез. Вероятно, именно тогда и начальник сыска созрел в своем решении «выдавить» из очереди наследников престола нежелательные элементы вроде князя Бодрова.