— Чем их так пугает эта штука? — спросил комиссар. Клинок поблескивал зеленым.

— Их пугает не эта штука, — сквозь зубы бросил Рейден, — а метка на вашей руке.

За огненной стеной стая вдруг разразилась плачущим воем. Огромный пылающий пес молча врезался в нее, как ядро, и принялся рвать мертвецов на тряпки, вспыхивая в самой гуще стаи то там, то здесь. Ходячие трупы сбились в плотное полукольцо, окутанное густым пунцовым маревом, и поползли к воротам. Пес безмолвно и яростно метался вокруг стаи, раздирая тварей по одной, но не мог разогнать их своим ревом: нельзя было допустить, чтобы они разбежались по всему кварталу. Натан, Лапа и Рейден должны держать их с ифритом здесь, пока Лонгсдейл не закончит.

«А что мы будем делать с ними потом?» — отстраненно подумал Натан. Мертвяки снова протянули объятые пунцовым свечением руки сквозь огонь. Комиссар снес саблей две–три самых настойчивых, вытащил второй револьвер, и тут Рейден вдруг рявкнул:

— Да ну к черту! Не до того сейчас! — и вспыхнул, как факел. Искристая волна скатилась по его телу вниз, превратилась в пылающий прибой, ударилась в стену и окатила ее снизу вверх. Полыхнуло так, что мертвецы с воплями отшатнулись назад, унося на себе языки пламени; а Бреннон так и застыл с отвисшей челюстью.

— Ну?! — резко спросила девушка низким хриплым голосом. — У меня сейчас нет лишних сил на всякую чушь!

Натан издал невразумительный звук, недостойный мужчины, и шарахнулся к воротам. Черные глаза девушки презрительно сузились.

— Матерь Божья… — просипел Бреннон, впервые в жизни ощутив, что близок к разрыву сердца. Мир вокруг потемнел, в голове зашумело, ноги подкосились, словно ватные. Даже живые мертвецы — да что там! даже настоящий ифрит! — не могли сразить его на месте так быстро и успешно, как это сделал… сделала… сделало…

— Не подходи! — взвыл комиссар, когда она (оно?!) шагнула к нему.

— Ну ладно вам, вы ведь уже знали, что мы существуем… — оно вдруг оборвало фразу, смерило Натан долгим взглядом и с непередаваемой смесью насмешливости, ехидства и презрения протянуло: — Ааа, поняяяятно.

— Стой там! — хрипло прошипел комиссар, перекрестив воздух саблей.

— Да успокойтесь вы, — она отвела клинок в сторону и сказала, медленно и раздельно, как дебилу: — Я не превращаюсь из мужчины в женщину и обратно. Я не собираюсь ВАС превращать в женщину. Уймитесь уже.

— Ты кто? — выдавил Натан, когда эти слова более или менее проникли в его сознание, и вернулся дар связной речи.

— Ведьма.

— А… А это? — комиссар описал револьвером дугу вокруг ее лица и… остального. Груди вроде нет, но и кадык не виден…

— Иллюзия. Приходится носить из–за таких ограниченных идиотов, как вы.

— Ты женщина? — оборвал ее Бреннон, торопясь разрешить самое страшное противоречие. Ведьма раздраженно цокнула языком:

— О Праматерь! И это все, что вас волнует? Ну пощупайте, если вас так разбирает!

Из–за огненной стены раздался свирепый и нетерпеливый рык пса. Он явно не оценил такую долгую паузу в их действиях. Ведьма метнулась к стене. Натан кое–как отцепился от ворот и с опаской приблизился к ней же.

— Как тебя зовут?

— Джен, — буркнула она, и у комиссара сразу возникло чувство, что ему врут.

— Не имя, а собачья кличка, — проворчал он. Джен тронула стену пальцем, и в ней появилась прозрачная полоса.

Мертвецов осталось не больше десятка, но зато и пунцовое свечение окутывало их так плотно, что сквозь него виднелись лишь горящие красным глаза. Но все равно воняло крепко. Пес не подпускал ходячую падаль к дому и не давал ей отступить, расползтись по всей улице.

— Когда Лонгсдейл закончит? — спросил Бреннон.

— Не знаю.

— Но ты почувствуешь?

— Если я почувствую, — едко отозвалась Джен, — то ифрит тем более ощутит.

Комиссар поскреб бородку. Пока они втроем (он, пес и… ох, ладно…) отвлекали ифрита, консультант должен был выяснить, откуда нечисть управляет мертвецами. Правда, Бреннон опасался, что ифриту сейчас надоест ломиться в ворота силами дохлой своры, и он лично заявится прямо в комнату Маргарет.

Упыри рассредоточились вокруг стены и в едином порыве бросились в огонь. Комиссар невольно отпрянул; ведьма зарычала так, что он вздрогнул, и вскинула руки. Вокруг нее полыхнул алый ореол. Ее глаза стали янтарно–золотистыми, в волосах и на руках затанцевали язычки пламени. Стена распалась на коконы, охватившие каждого упыря. Бреннон, непроизвольно стискивая саблю и револьвер, смотрел, как яростно борются живой огонь и мертвящий пунцовый свет, и ничего не мог сделать. Упыри, объятые пламенем, медленно качнулись вперед, а Джен, задрожав, опустилась на колено. Ее кожа была молочно–белой, почти прозрачной, и сквозь нее пробивался золотой свет, будто девушка сама превращалась в огонь.

«Боль и страдания», — вспомнилось комиссару; помедлив, он бросил револьвер и положил руку ей на плечо.

Его обожгло так, точно он сжал в горсти раскаленные угли. Ведьма вздохнула, замерла на миг и резко поднялась, шагнула вперед, к упырям, раскинув руки как для объятий. Пламя вокруг упырей взвилось к небу, и пунцовое свечение растаяло в настоящем огне. Когда он опал, на тротуаре остались только кучки пепла.

Джен погасла. От нее еще исходил жар, когда она взяла комиссара за рукав и склонилась над его обожженной ладонью, зашептала, задевая горячим дыханием ожог. Но через секунду боль притупилась, потом ушла, кожа, прожженная до мяса, стала затягиваться, и вскоре от ожога ничего не осталось.

— Я могла вас сожрать, — чуть слышно сказала ведьма. Ее янтарные глаза снова чернели, кожа наливалась бронзово–смуглым тоном. — Зачем?

— Так было надо, — пожал плечами Бреннон. — Для дела.

Над улицей раскатился злобный рев пса. Поодаль в небесах разлился пунцовый туман.

— Это ифрит! — крикнула ведьма. — Он нашел Джона!

Из тумана соткалась огромная пасть, распахнула клыкастый зев и ринулась вдоль улицы. Пес взревел и помчался следом. Натан и Джен бросились за ним. Дома и ограды осветило пунцовым.

Лонгсдейл стоял на коленях у стены, в тупике за домом Фаррелов. Вскинув руки, он то ли защищался от нависшей над ним пасти, то ли наоборот — пытался ее заколдовать. Натан не успел разобраться — пасть упала на консультанта, мигом поглотив в пунцовом тумане. Пес распластался в прыжке, на лету превратился в пылающую комету и врезался в туман всем телом. Не зная, чем толком помочь, Бреннон рубанул саблей хвост пунцового облака. Ответным ударом комиссару чуть не вывернуло запястье, а клинок лопнул по всей длине. След от поцелуя Валентины вспыхнул, и пунцовое облако соприкоснулось с ним. Испустив пронзительный визг, оно взмыло в небо, скомкалось в неровную кляксу и исчезло в ночи.

Пес проводил его коротким рыком и склонился над хозяином, пока обалдевший от накала событий комиссар машинально пытался приподнять Лонгсдейла. Животное прошлось по лицу консультанта широким, словно полотенце, языком. Ведьма упала на колени с другой стороны и прижала обе ладони к его груди над сердцем. Лонгсдейл оставался холодным и неподвижным, как труп.