А то ж так и будут пялиться на раненого, пока он совсем не отойдет. Штатного лекаря в нашей группе нет, потому на оказание первой помощи никто даже не дернулся. Хорошо хоть сюда дотащили, а не в лесу бросили, черти! Хотя, если по правде – что им оставалось делать? Звонить в «скорую» с мобилы, что ли? Хоть тряпкой башку замотали, и то дело.

Так что первой помощью займусь я. Не умею, но видел, как поступала бабушка с открытыми ранами. Хуже точно не станет.

– Держи! – командую Степану, и тот приподнимает кожевенника и укладывает его голову себе на колени. Панталоны в крови будут… хоть бы подстелил что-нибудь. Ну да это его проблемы.

Развязываю повязку. Бегло осматриваю длинный глубокий порез на голове. Его парик, походу, остался где-то в лесу, повязку мужики накладывали уже на обнаженную голову. А вот ворсинки от разбитого парика густо торчат в ране. Наскоро протираю порез мокрой от крови тряпкой и густо сыплю прямо в рану сахарную пудру. Достаю шило, свожу края кожи, прокалываю, продеваю нитку и делаю узелок. И еще один. И еще. Получается, конечно, криво. Но всяко лучше, чем если так оставить.

Краем глаза замечаю, как барышня из кареты о чем-то беседует с Силой Серафимовичем. И обращается к нему «дядя Сила». Хм, а она что, в обморок от ужаса падать не собирается? Тут же как бы кровь, и вон там убитый валяется. А она как ни в чем не бывало светскую беседу ведет. И говорит так, будто Сила Серафимович ее давний знакомый. Хотя по лицу старого солдата видно, что он слегка растерян от такого напора женщины. Кто она такая? Впрочем, это не мое дело.

А Ефима нигде не видно.

Когда я закончил шить рану кожевеннику, капрал Годарев приказал мне заняться раненным в плечо пленным. Ну да, ну да. Инициатива чревата исполнением. Взялся оказывать медицинскую помощь – оказывай всем. А потом на очереди еще один, с пулей в ноге. Есть чем заняться. Учитывая, что хирург из меня такой же, как и из любого телезрителя, насмотревшегося «Доктора Хауса»… С другой стороны, хуже не сделаю. А если сделаю – так этих басурман и не жалко. Тем более что у меня начался отходняк после адреналинового выброса и появилась сильная нервная дрожь. Руки ходуном ходили. Ну уж извините, граждане пленные. Лечу как умею. А умею я лишь перевязки. Ну и вот швы накладывать сейчас первый раз попробовал. Если хотите, могу попробовать вынуть пулю из раны разрядником. Будет больно, предупреждаю сразу. А, ты ж по-русски не понимаешь, басурманин! Тогда просто так терпи, без предупреждений.

Наконец-то появился запыхавшийся Ефим. Жив, курилка!

– Ушел, гад! – едва отдышавшись, сообщил он капралу Годареву. – Но так-то он не самый главный в этой команде, так что пусть его.

– А почему не самый?

– Так он, небось, отрядный кузнец был. А где это видано, чтобы кузнец в шайке за старшего был?

– Кузнец, говоришь? – Максим Нилыч вскидывает бровь. Не, это не его жест. Это он подражает Фомину, зуб даю. Уж очень неестественно на его лице такая мимика смотрится.

– Ну да. Кто ж еще с собой будет слитки железа таскать? Точно кузнец. Вон, гляди, что он уронил там, у дерева. Свезло ему. В кармане камзола слиток лежал, вот в него пуля и угодила. Чудной такой камзол, с кучей кармашков, да покрой будто фартук у мастерового…

С этими словами Ефим вынул из сумки и протянул Годареву какой-то предмет, похожий на слиток.

Максим Нилыч повертел его в руке, хмыкнул и отбросил в сторону. Прямо к моим ногам.

Вот что мне резануло глаз в том типе у дерева. Он пистолет держал не так, как принято держать кремневые пистолеты с изогнутой рукоятью. А так, как обычно держат пистолеты герои кинобоевиков моего времени. Двумя руками, левая поддерживает правую…

А Ефим показал не железную пластину, а титановую. Маленькую такую, в ладонь величиной. С надписью на английском «Front» с одной стороны и «Back» с другой.

Покореженную пулей титановую пластину от бронежилета двадцать первого века.

А про ход боя в подробностях мне так никто и не рассказал. Как только я управился с ранеными, так сразу мой шестак построили и отправили сопровождать кареты с благородными пассажирами. Так и сказали господа капралы: мол, вот вам полдюжины солдат, ваше сиятельство, они проводят вас до Юглы. Во избежание, так сказать.

И все. Кто где стоял, кто откуда стрелял, каков был замысел, как все развивалось – это капралы обсудили меж собой, а мне сообщать не стали. Так, какие-то куски да эпизоды в разговорах слегка промелькнули. Посмеялись над тем наемником, который умудрился попасть под залп шести мушкетов и уцелеть. Пули сбили с него треуголку, перебили шпагу и пробили сумку на боку, а сам целехонек. Только перепуган до ужаса, непрерывно крестится да читает молитвы на латыни. Удивились везучести «кузнеца», которого сбило с ног нашим залпом, а он смог удрать. Сначала на четвереньках улепетывал, а потом продышался и бросился бежать со всех ног. Посетовали по поводу Никона – так, оказывается, звали кожевенника из Кексгольма. Он получил саблей по голове от наемника, который остался сторожить лагерь. Ефим смог взять его живым, лупанув своим фирменным прямым в голову, пока тот отвлекся на Никона. Ну и все, в общем-то. Большего мы узнать не успели. Построились, перезарядили ружья, забили поплотнее пыж из просаленной бумаги, сняли штыки, чтобы не мешались, и отправились в путь. А сортировка трофеев, похороны единственного убитого нападавшего и даже доставка раненого в лазарет – это уже без нас. Причем Лука Исаакович Симанский – тот самый дворянин с внешностью киношного Пьера Безухова – предлагал подвезти несчастного Никона до ближайшего полкового лазарета или иного какого врача. Но Ефим почему-то отказался. Сами управимся, мол. Не смеем вам досаждать.

Мы теперь изображаем из себя мобильную пехоту, хе-хе. Двое едут на бричке, с мальцом и тучной женщиной, двое на подножках кареты княжича, и Сашка на запятках. Доволен, небось, как слон. Ведь ему оттуда видно больше, и не собьют те, до кого он задираться будет. А он будет, он такой.

Меня же боярыня взяла в оборот и вынудила сесть внутрь кареты.

Так и сказала:

– Ну что же вы, милый мальчик! Садитесь к нам в дормез! Будете нас охранять прямо отсюда. Не все же моему супругу с обнаженной шпагой сидеть да сторожить! Тем более он будет занят беседой вон с Лукой Исааковичем, – и кивнула в сторону мужчины с внешностью Пьера Безухова, которому княжич тоже предлагал сесть в карету.

Я попробовал несмело возразить, что, мол, да я и так как-нибудь управлюсь, но княжич покровительственно хлопнул меня по плечу и сказал:

– Да не теряйся, солдат! Садись. Будешь потом всем рассказывать, что ехал с князьями в одной карете! – и подмигнул так покровительственно.

А я и не теряюсь. Ну, то есть мне не по себе, конечно. Но не от близко стоящих высокородных князей, а просто… Отходняк колотит. Дрожу как осиновый лист, несмотря на летнюю июльскую жару и плотный камзол. А еще нательная рубаха пропотела так, что чувствую запах собственного пота. И вот таким дрожащим вонючкой в карету к ним лезть? Что-то так себе идея. Вдруг это какое-нибудь вопиющее нарушение этикета? И они сейчас улыбаются, а потом с такими же улыбками спину на лоскуты распустят? Хотя, с другой стороны, мне же все равно надо как-то пробовать с ними разговор завести. Да и барышня вроде бы словоохотливая. Погреть уши не помешает.