Кстати об охране… Дерзкое нападение наемников – оно же явно преследовало какую-то конкретную цель. Тот тип в бронежилете наверняка рисковал не просто ради добычи. И цель его здесь, в усадьбе, тьфу, блин, то есть мызе. И вопрос об охране в свете последних событий – он ведь совсем не праздный.

Так-то сама мыза охранялась весьма неплохо. Оно и понятно – сюда перед смотром дивизии соберется весь генералитет со чады и домочадцы. Потому округу патрулировали конные и пешие драгуны из Тобольского полка. Из любой точки приусадебного парка можно было увидеть минимум одну патрулирующую пару драгун. Так что, думаю, даже если этот убежавший «кузнец» решит догнать наших клиентов и сделать им что-нибудь плохое, то вряд ли у него что-нибудь получится. Хотя все равно, охрану надо слегка взбудоражить. Привести в тонус, так сказать. Чтобы активнее чужаков искали. А для приведения в тонус чужих военнослужащих у меня есть специально обученный, шебутной и не по размерам борзый солдат Сашка. Ну а его долго упрашивать не надо. Характер такой, что уж теперь.

Когда уже приблизились к Рижскому тракту, по которому растянулись подводы Нарвского полка, Сашка сцепился с пешими патрульными тобольцами.

– Эй, ссыльные каторжане! Что за внешний вид расхристанный, вы на службе или на прогулке?

– Че? Ты что несешь, бесноватый! – тобольцев долго упрашивать не надо. Видимо, шутка про то, что в Сибири живут только каторжники, они слышат не в первый и даже не в сотый раз. И шутка эта их изрядно бесит.

Наверное, нехорошо так поступать. Но, глядя на злорадные ухмылки Никиты и Степана, я подумал, что драка с чужаками здесь очень популярная и уважаемая забава.

Слово за слово – и завязалась потасовка. Недолгая. Все-таки шестеро на двоих – итог немного предсказуем. Обоих драгун уложили в траву, обложили бранью и довольные собой трусцой побежали к перелеску. А сзади раздался давно ожидаемый крик: «Наших бьют!»

Ну вот и хорошо. Вот и славно. Теперь драгуны будут рыскать по округе и искать обидчиков. А если еще с нарвцами сцепятся – так вообще замечательно будет. Драгуны-то все в синих драгунских мундирах, а мы в красных пехотных камзолах. И нарвцы тоже. Станут ли тобольские разбираться, кто их обидел? Пехота ведь вся на одно лицо! А уж шведу с его бронежилетом прорваться через патрули оскорбленных и разозленных тобольцев… Причем по нему видно, что за него на крик «наших бьют» никто не впишется… Ну пусть рискнет, я не против.

* * *

Когда совсем стало вечереть, я завел свой шестак в первую попавшуюся на пути деревенскую церквушку на вечернюю молитву. Они здесь есть, православные церкви. В Лифляндии не только лютеране с протестантами живут. Один из наших остался у церкви с мушкетами и шпагами, потому как в церковь с оружием не пускают. И менялись по очереди. Ребята свечки ставили за то, что сегодня Господь уберег их от пули, за здравие раба божьего Никона и за все хорошее против всего плохого. Молился и я. Истово молился, вспоминая все тексты, которым учил Ефим. Вдыхал полной грудью курящийся ладан, гундел себе под нос то же самое, что нараспев читал зычным голосом деревенский батюшка, размашисто крестился… Мне очень нужно было видение, как тогда, зимой, в Вырице. Увидеть бы этого толстого мужика из электрички и спросить про пластину от бронежилета… Раз тогда получилось с ним связаться – вдруг и сейчас сработает?

Но нет. Вот уже и вечерний молебен закончился, и деревенские разошлись, и мои все вышли, а я все жгу свечки у образов и бормочу молитвы.

– …Ты и ныне владыко Господи, услыши нас, молящихся Тебе. Пошли, Господи, невидимо десницу Твою, рабы Твоя заступающую во всех, а имже судил еси положити на брани души своя за веру, царицу и Отечество, тем прости согрешения их, и в день праведнаго воздания Твоего воздай венцы нетления…

Не сработало. Не пришло видение. Однако же случилось другое. Через полчаса чтения молитв я вдруг понял, что мне больше не страшно. А еще я понял, что все это время от того момента, как Сашка сказал про сигнал, и всю перестрелку, и всю дорогу до Юглы, а от Юглы до этой безвестной деревушки краем от колонны нарвских – все это время мне было страшно. Где-то между почками и селезенкой сидел страх и морозил, морозил, морозил…

А сейчас – отпустило. Ушла дрожь, пропал холод. Расслабились мышцы плеч и шеи. А они, оказывается, все это время были чуть ли ни судорогой сведены. От страха. А думал – ружье с ранцем тяжелые…

Я просто боялся.

А теперь не боюсь.

Перекрестился еще раз, поклонился образам и вышел на улицу. Нахлобучил парик, надел треуголку, закинул мушкет на плечо, бросил шпагу в ножны. Улыбнулся и приобнял за плечи братьев из моего шестака. На душе было легко и хорошо.

Пора домой. В полк.

– А ты что, казак, что ли? О какой доле в добыче речь, Жора? Ты, братец, на службе у государыни. И сам ты есть государственный человек. Потому трофей, что в бою берешь, – он не твой, он государыне принадлежит. Да тем, кто государыней поставлен службу служить как ее полномочный представитель. Соображаешь? А там уже на их усмотрение. Ежели вдруг решат тебя как-нибудь отблагодарить – то будет тебе награда какая пожалована. А не будет – так не будет, и не смей роптать. – Ефим говорил зло и яростно, разрубая ладонью воздух в такт словам. – Ишь чего удумал – долю ему подавай! За долей сейчас тебе одна дорога: в шайку к разбойникам. По которым давно уже каторга плачет. И которых наш брат-солдат стрелять будет по всем дорогам, где ни встретит.

Вот так вот. У писателя Филатова его Федоту-стрельцу хотя бы пятак на водку давали. А мне с той добычи – шиш без масла.

Три вьючных лошади со всяким награбленным барахлом, вещи и оружие шведских наемников, куча другой мелочи – все было доставлено порутчику Нироннену. Часть трофеев прибрал к рукам приехавший из Риги полковой квартирмейстер, другую часть отправили командиру батальона майору Небогатову. Разве что лошадьми порутчик Нироннен сам распорядился. Пошептался о чем-то с Германом и решил, что еще одна упряжка для ротного хозяйства лишней не будет. Потому пара лошадей нам, а Герман за третью лошадку отдаст более-менее нормальный возок. Всем с нашего рейда хорошо. Только вот мне как-то… Хотя с крестным скандалить – дурное дело. Если он так решил – значит, на то есть причины.

Я раздосадованно махнул рукой и тяжело опустился на лавку.

– Плохо дело, Ефим. Плохо.

Чтобы как-то отвлечься и успокоиться – кручу в руках треуголку. Надо бы ее как-то почистить, что ли. Изнутри весь фетр пудрой перепачкан. Может, какую-нибудь сменную подкладку придумать да менять почаще? А то ж скоро вонять будет, как кроссовки после летних сборов…

Ефим понял, что я не намерен продолжать конфликт, потому сменил выражение лица со старшинского «я не брал, поэтому не отдам» на заботливое, из серии «добрый дяденька поможет несмышленышу». Оно и понятно. Выразить участие да сочувствие – это бесплатно, потому можно в любое время и в любых количествах. Даже оптом и без расписки. Моральная поддержка – отличная замена серебряным рублям.