Девушка тут же побежала хлопотать, а Хольгер едва успел перехватить, уже направившегося в указанную комнату, Майера за плечо.

– Разуйтесь, Франц. Чего нам точно не стоит делать, так это оставлять за собой грязные отпечатки обуви.

Вопреки обыкновению Франц ответил вслух:

– Да, вы правы.

Его голос прозвучал хрипло, что совсем не понравилось Вюншу.

– Франц, да вы никак простужаетесь?

Майер прокашлялся, прочищая горло, и обычным своим голосом сказал:

– Нет, все нормально, просто в горле запершило.

– Вы смотрите, нам еще предстоит побегать на этой неделе.

Молодой полицейский кивнул и, разувшись, прошел в гостиную.

Вскоре лица и руки были высушены, а чай выпит. Вюнш внимательно разглядывал окружавшую его обстановку. Массивные стулья стоящие рядом с крепким столом, тяжелый шкаф, на дверцах которого аккуратной рукой оставлена тонкая резьба – мебель была сделана талантливым мастером, но при этом не была лишена некоторых шероховатостей. «Похоже, что ее делал хозяин дома». Вообще вся обстановка, даже чашки, в которые был налит чай, говорила о том, что хозяин этого дома – человек твердо стоящий на ногах и предпочитающий удобство красоте. Хольгеру было искренне жаль разрушать покой этих людей разговорами об убийстве.

Наконец раздался глухой стук в дверь. Фройляйн Шлиттенбауэр, не произнесшая за последние пятнадцать минут ни слова, отложила вышивку и побежала открывать дверь. «Она всегда так передвигается по дому или это нервозность так сказывается?..» Реакция на внезапно оказавшихся в доме вооруженных мужчин могла быть не вполне адекватной, а потому Вюнш поспешил напустить на себя самую добродушную гримасу. Он и Майер встали рядом ближе к центру комнаты и заранее достали документы.

– Ну и льет там, дорогая… Чья это обувь?

– Пришли двое мужчин, папа. Они полицейские, я сама видела их документы. Они сказали, что им нужно с тобой поговорить. Я пригласила их в дом, чтобы не заставлять мокнуть под дождем. А это они, наверное, чтобы не нести грязь в комнату, разулись…

– Ладно… Хельга, налей мне чаю, пожалуйста.

Разговор Лоренца Шлиттенбауэра – одного из главных подозреваемых в убийстве шести человек – с дочерью, пускай и происходил в другой комнате, не стал для полицейских секретом. Вюнш видел, как Хельга проскочила на кухню, а затем в гостиную вошел Шлиттенбауэр. Он был среднего роста, не очень широк в плечах, но даже под верхней одеждой было видно, что у него мощный торс и крепкие руки, заканчивающиеся большими ладонями. Седовласый, подходивший к рубежу старости, он вызывал ассоциации с каким-нибудь древним языческим богом, даром, что из растительности на лице имел только усы.

– Добрый вечер, господин Шлиттенбауэр. Простите нас за столь поздний визит. Я, оберкомиссар Баварской полиции Вюнш.

– Комиссар Майер.

Лоренц внимательно посмотрел сперва на Хольгера, затем на Майера и, наконец, произнес:

– Добрый вечер, господа. Чем я могу вам помочь?

– Это связано с Хинтеркайфеком.

– Понятно. Присаживайтесь, господа. Постараюсь ответить на все ваши вопросы.

«Действительно, спокойный как слон…». Шлиттенбауэр вышел, очевидно, чтобы снять пальто, и вернулся, держа в руках немного помятую пачку папирос.

– Без толку сходил, все равно все вымокли… – Слова эти были обращены к самому себе.

– Я могу угостить, если позволите.

– Позволю. Спасибо большое.

Хольгер протянул Лоренцу свой портсигар, с сожалением отметив, что осталось только две, прикурил сам и начал разговор:

– Господин Шлиттенбауэр, дело об убийстве в Хинтеркайфеке передали на доследование и мы с комиссаром Майером его ведем…

– И проверяете все обстоятельства связанные с теми событиями. Поэтому, в итоге, ваше дело привело вас в мой дом…

– Совершенно верно. Вы активно сотрудничали со следствием в тот раз, надеюсь, окажете нам содействие и сейчас.

– Разумеется.

Вошла Хельга Шлиттенбауэр с чашкой чая для своего отца. Хольгер рассчитывал, что он либо попросит дочь выйти, либо предложит им самим перейти в другую комнату для продолжения разговора, однако Лоренц лишь с благодарностью принял чай, а Хельга спокойно вернулась к вышивке.

– Расскажите о ваших отношениях с Груберами.

– С Андреасом и Цицилией у меня не было никаких близких отношений. Единственная из них с кем я общался, это Виктория. Она часто бывала в деревне, пела в хоре, продавала аптекарю свои травные сборы. Я тогда овдовел. Фрейя – мать моего сына Бальдура и Хельги – умерла от туберкулеза в 1918-м году. В 19-м весной мы с Викторией встретились в аптеке, разговорились, условились о следующей встрече. У нее на Войне погиб муж, но с тех пор прошло пять лет, я тоже был вдов уже больше года, поэтому не видел смысла скрывать наши отношения, однако уступил ее просьбе. Наши встречи проходили тайно, обычно у меня в сарае по вечерам…

Лоренц Шлиттенбауэр рассказывал об этом абсолютно ровным голосом, ничуть не смущаясь при описании своей связи с Викторией, присутствовавшей в комнате дочери. Та, в свою очередь, не показывала не то что смущения, но даже и заинтересованности, продолжая заниматься вышиванием.

– В декабре 19-го года у Виктории родился мальчик. К тому моменту я уже несколько раз звал ее замуж. Я с трудом справлялся с воспитанием детей, а она с большой любовью относилась к своей дочери. Я обещал Виктории, что если она выйдет за меня, я заберу ее с дочерью из родительского дома и приму Маргариту как свою. Наконец, она согласилась, но с условием, что я получу благословение Андреаса. Скорее всего, он продолжал спать с Викторией в течение всего периода наших с ней отношений. Я уже тогда не был уверен, что Йозеф мой сын, но это было не особенно важно для меня.

Андреас с порога отверг мое предложение, чуть с кулаками на меня не бросился. Виктория, в который уже раз, не стала перечить своему отцу и наши отношения сошли на нет. Йозефа я был готов признать только при условии моего участия в его жизни – не хотел, чтобы он вырос, видя Андреаса в качестве примера. Кроме того, у меня была надежда, что Виктория все же согласится выйти за меня, если я буду чаще бывать с ней и Йозефом. Все мои условия были отвергнуты Андреасом, что в итоге вышло ему боком: так как его уже ранее судили за инцест, а я не признал Йозефа своим сыном, Андреаса задержали и завели на него дело – ему грозил реальный срок. Виктория пыталась убедить меня признать отцовство. Я согласился, но на своих условиях. Пусть это и обременяло меня выплатой алиментов за него, я смог добиться своего – смог бывать рядом с сыном.

Андреаса отпустили и, судя по всему,