Может, она решит, что Джейк погиб в страшном пожаре, уничтожившем ресторан.

Чего я хочу больше всего в жизни? Я сижу над чистым листом бумаги и думаю, пока в животе не образуется какая-то странная, давящая пустота. Я не знаю, чего я хочу. Когда-то мне казалось, что я точно знаю, чего хочу от жизни, но теперь все не так. Как получается, что человек, который точно знает, чего хочет от жизни, вдруг теряется и обнаруживает, что на самом деле ничего он не знает? В это время открывается дверь, и в комнату стремительно входит доктор Добрански-Пульман.

— Ничего страшного, если вы еще не закончили, Мира. Итак, давайте приступим. — Она забирает у меня анкету и приглашает следовать за ней. Через небольшой коридор мы входим в просторную комнату. Там стоит письменный стол и два стула. У противоположной стены я вижу длинный кремовый диван и два кожаных кресла, стоящих возле низенького кофейного столика из каштанового дерева. Доктор показывает на диван:

— Присаживайтесь. Устраивайтесь поудобнее.

Ладно.

Себе доктор Добрански-Пульман выбирает одно из кресел, но, прежде чем сесть, она расстегивает блейзер и расправляет воротничок белой шелковой блузки. Затем усаживается, аккуратно скрестив ноги и положив на колени планшет с моей анкетой. Пока она просматривает ответы, ее лицо остается совершенно бесстрастным. На ней тончайшие чулки, из самых дорогих, и остроносые туфли на шпильках. Хотя сейчас середина зимы, я замечаю, что у доктора загорелые ноги. Я начинаю чувствовать себя неловко в своих джинсах и свитере и стараюсь спрятать руки, чтобы доктор не видела моих коротких обгрызенных ногтей.

Трудно сказать, сколько ей лет. На ней густой макияж, безупречная кожа, как у топ-модели, рекламирующей косметику, однако вокруг глаз и рта заметны тонкие морщинки. Ей может быть и тридцать пять, и пятьдесят. Очевидно одно — эта женщина следит за собой. А чего еще можно ожидать от человека, который учит жить? В конце концов, кому захочется доверить свою судьбу плохо одетой, невоспитанной неряхе? Примерно такой, как я, невольно думаю я, глядя на свои старые носки и стоптанные ботинки.

— Итак, — говорит доктор, подняв глаза от анкеты, — вы пишете, что в вашей жизни произошли резкие перемены. Что это за перемены?

— Видите ли, несколько недель назад я переехала сюда из Нью-Йорка. В смысле, вернулась домой, к отцу. Вместе с дочерью.

Доктор внимательно смотрит на меня выразительными карими глазами и кивает.

— Как зовут вашу дочь? — тихо спрашивает она.

— Хлоя, ее зовут Хлоя.

— Красивое имя. А сколько ей лет?

Доктор вновь смотрит в мою анкету, словно изучает ответы.

— Одиннадцать месяцев. В следующем месяце у нее день рождения.

— О, важная дата, не так ли? Ну, хорошо, — говорит она и достает ручку. — Расскажите, как получилось, что вы с Хлоей оказались в Питсбурге?

Я вкратце рассказываю ей о событиях, вынудивших меня перебраться в Питсбург, включая сагу о Джейке и Николь, но при этом опуская рассказ о фиаско с занятиями по управлению гневом. Доктор слушает внимательно, то и дело делая какие-то пометки.

Закончив говорить, я тяжело перевожу дыхание и обессиленно откидываюсь на диванные подушки. Доктор Добрански-Пульман кивает и дружески улыбается.

— Устали, да? — спрашивает она, и я угрюмо киваю.

В комнате повисает тишина. Мне кажется, что доктор ждет, когда я заговорю, но она меняет положение ног, поджимает губы и, не моргнув глазом, произносит:

— А вам не кажется, что причиной вашего развода с мужем могли стать ваши романтические чувства к другим женщинам?

На секунду мне кажется, что я ослышалась. Разумеется, причиной нашего развода стали чувства Джейка к другой женщине, что же еще? Она что, меня не слушала?

— Конечно, причиной всему чувства Джейка! Развод и все, что за этим последовало, полностью на его совести!

— Нет, Мира, сейчас речь идет о вас и ваших чувствах, — говорит доктор и вновь меняет положение ног.

— Что значит — обо мне? Я люблю… то есть любила Джейка!

Доктор Д. П. кладет анкету на стол и откидывается на спинку кресла.

— Слушайте, Мира, я допускаю, что вы не поддались этим чувствам, но понимать, что они существуют, — уже шаг вперед. Многие женщины, да и мужчины, достигнув вашего возраста, внезапно осознают, что когда-то и в самом деле испытывали определенные чувства к представителям своего пола. Тут нечего стесняться. Чтобы примириться с собой, вы должны понять, что именно эти чувства сыграли в вашей жизни определенную роль и, вольно или невольно, привели к разрыву с мужем. Я вижу, что в вас остались некие нереализованные эмоции. Вероятно, ревность. — Доктор делает пометку в блокноте. — А вам никогда не приходило в голову, что вы ревновали не Джейка, а Николь?

— Что, простите?

Я совсем провалилась в недра мягкого дивана и теперь безуспешно пытаюсь выбраться и сесть прямо.

— Вы никогда не думали, что ревновали Николь, а не Джейка?

Мой мозг усиленно работает, пытаясь понять, к чему она клонит. Ах вот в чем дело — я же все время смотрела на ее ноги! А куда мне еще смотреть? Диван низкий и мягкий, вот ее ноги и оказались у меня перед носом. Выходит, едва взглянув на меня, доктор заподозрила, что во мне тлеет некое желание, которое я не реализовала за тридцать восемь лет своей жизни?

— То есть как… постойте! — вскрикиваю я, наконец усаживаясь на краешек дивана. — С чего вы взяли?

Доктор кивает на анкету.

— Не все люди являются чистыми гетеро- или гомосексуалами. С возрастом предпочтения могут измениться. Этот вопрос подробно исследуется в работах Кинси. — (Я хватаю со стола свою анкету и начинаю ее перечитывать.) — Но если вам неудобно об этом говорить, давайте оставим эту тему. Мира, я не хотела вас огорчать…

Ну конечно! Вот он, вопрос 22а: «Вы могли бы назвать свою сексуальную ориентацию исключительно гетеросексуальной?» И здесь я, не соображая, что делаю, ставлю «нет».

— Нет-нет, вы меня неправильно поняли, — перебиваю я ее.

Она замолкает и ждет.

— Я не то хотела сказать, — говорю я. — Я ответила, не подумав. Просто, понимаете, я везде ставила «нет».

Доктор молчит, я вновь изучаю свою анкету и внезапно замечаю, что промахнулась еще в паре вопросов. Например, вопрос 22: «Вас устраивает ваша сексуальная ориентация?» И мой ответ: «Нет».

Доктор протягивает руку, и я возвращаю ей анкету, которую она вновь перечитывает.

— Да, пожалуй, все верно, — говорит она, слегка улыбаясь.

Все верно? Что верно? Теперь она думает, что я либо скрытая лесбиянка, либо, хуже того, — воинствующий гомофоб. Или и то и другое.

— Нет, я ничего не имею против геев, — говорю я, и доктор кивает. — Мой лучший друг — гей.