Неожиданно область тумана закончилась, и выглянуло солнце — ослепительное жаркое, веселое, никак не вяжущееся с этой страшной, кажущейся безвыходной ситуацией. Вокруг самолетика вдруг засвистели пули. Очередью из крупнокалиберного пулемета вырвало кусок обшивки. Казалось, еще мгновение — и охваченный пламенем У-2 рухнет на землю.

Но случилось невероятное: самолетик, так же уверенно стрекоча, только чуть вздрагивая от попадавших в него пуль, благополучно проскользнул над линией фронта и ушел вглубь немецкой территории.

С пробитым в нескольких местах парашютом, но невредимый, сидел несчастный, вжавшийся в штурманское кресло полковник и не знал, что ему делать дальше.

Прыгать?! Но внизу, уже вне всяких сомнений, были немцы, да и высота, когда он робко глянул за борт, показалась ему недостаточно большой, чтобы успеть раскрыть парашют. Перед внутренним взором несчастного промелькнула вся его жизнь, вспомнились жена, дочь-студентка и совсем некстати — сверлящий взгляд начальника особого отдела Мерзликина. Полковник даже услышал его зловещий шепот: «Что Ободовский, к немцам решил переметнуться? Кто тебе поверит, что летчика убило шальной пулей. Быть может, сам постарался? А?..»

Но и майор Мерзликин, и жена, и дочка — все сейчас остались по ту сторону фронта. Словно по чьей-то нелепой шутке, полковник вдруг оказался пленником ослепительно синих небес. Какая нелепость! Какая злая ирония судьбы!..

В отчаянии смотрел он на незнакомые ему рычаги, приборы, на педали под ногами. Быть может, стоило надавить на одну из них? Но мысль о том, что самолет может вдруг сорваться с небесной плоскости в неуправляемый штопор, не дала полковнику решиться на это.

Мотор вдруг сбился с ровного ритма, несколько раз чихнул, что-то внутри его клокотнуло, и через мгновение остановился вовсе. В этот момент блуждающий взгляд представителя снова упал на приборную панель. Стрелка, показывающая уровень топлива, чуть подрагивала на нуле. Может быть, задет топливопровод или в баках закончилось горючее? Но какая уже теперь разница. Самолет тут же клюнул носом и стал резко снижаться.

Все дальнейшее виделось полковником, как в тумане. Пушистый и кажущийся с высоты таким мягким и безопасным для падения лес, вдруг резко придвинулся и превратился в бегущее навстречу неохватное, готовое в любое мгновение поглотить самолет зеленое море, все испещренное темными полосами. Тускло блеснуло и отлетело прочь большое, разрезающее лес надвое болото. Впереди уже виднелся кусок зелено-желтого поля… Какая-то деревенька на пригорке, какое-то движение на ведущей к ней дороге. Немцы?! Неужели по его душу? Рука невольно потянулась к кобуре, другая ощупала сумку с документами. Успеть бы уничтожить…

В этот момент самолет зацепился за верхушки деревьев колесами, тут же с хрустом потерял их, и неожиданно легко и как-то сразу рухнул вниз. Затем было безумство хлещущей по лицу листвы, и оглушительный треск безжалостно ломаемых, рвущих перкаль веток. Последнее, что запомнил полковник — это страшный удар, ввергший его в небытие…

— Немедленно разыскать!.. Уточнить местоположение!.. Пропал полковник Ободовский, представитель штаба фронта Ободовский!.. — зарокотали в трубках командные голоса, спускаясь по цепочке все ниже и ниже. Но ни через полчаса, ни через два, ни спустя все мыслимые сроки (в баках пропавшего самолета уже должно было закончиться горючее) представитель штаба фронта так и не прибыл в пункт назначения.

Первым делом стали трясти командира того самого авиаполка, с аэродрома которого улетел представитель. Но тот клялся и божился, что самолет был исправен, а летчик один из лучших — не раз летал и в туман, и в дождь.

Как только погода прояснилась (синоптики, к счастью, ошиблись с прогнозом, что, впрочем, случалось крайне редко), в воздух подняли несколько эскадрилий истребителей с заданием пролететь по предполагаемому маршруту сгинувшего самолета, а на прочесывание местности вывели солдат. Но У-2 как в воду канул, а вместе с ним пропал и полковник с секретными картами и приказами.

И лишь под вечер в штаб фронта позвонили из штаба одной из армий и сообщили, что солдаты на передовой в районе Южного фаса видели какой-то У-2, который на высоте около полукилометра вдруг вынырнул из облаков и пролетел над линией фронта. Немцы открыли беспорядочный огонь по самолету, но тот, не получив никаких видимых повреждений, не сбавляя скорости и не меняя курса, благополучно ушел вглубь немецких позиций.

Эта была катастрофа. И для людей с большими звездами, и для самого дела.

За три десятка километров от передовой в глубоком немецком тылу, около идущей краем леса дороги, лежала в засаде разведгруппа капитана Чибисова в количестве трех человек, включая его самого. Группе надлежало захватить контрольного пленного — и непременно штабного офицера.

Два дня назад разведчики благополучно перешли линию фронта, но за это благополучие было заплачено несколькими менее удачливыми группами, которые в течение недели пытались преодолеть почти сплошную, глубоко эшелонированную линию немецкой обороны.

Опытнейший, несмотря на юный возраст, лейтенант Шубин, возглавлявший последнюю провальную группу, уже лежа на носилках перед отправкой в санчасть, бледный от потери крови и несчастный от своей беспомощности и всего произошедшего, так доложил Чибисову о неудавшейся операции:

— Почти сразу же были обнаружены и обстреляны из пулеметов. Такое ощущение, что они у них через каждый метр в шахматном порядке наставлены. Да еще весь участок из минометов пристрелян… Из пятнадцати человек девять убиты, трое ранены. Ребят жалко, товарищ гвардии капитан!.. Так глупо положить. И каких ребят!..

И действительно, за какую-то неделю они потеряли почти всех опытных бойцов, а задание так и оставалось невыполненным. В роту, правда, полмесяца назад поступило новое пополнение, и некоторые из добровольцев — в разведку отбирали только по собственному желанию, — уже успели хлебнуть фронтового лиха. Но вести их туда, где в очередной раз не смогли пройти бывалые разведчики, казалось капитану Чибисову просто преступным.

Ни капитан, ни сам командир дивизии Андреев не хотели подводить под верную смерть оставшийся костяк роты. Но на них давили, требовали срочных данных для штаба армии, и Чибисову ничего не оставалось, как готовить очередной, убийственный, как он считал, рейд. Единственное, что мог он сделать для своих боевых товарищей и что, по своему разумению, был сделать просто обязан — это пойти вместе с ними несмотря на протесты комдива и начштаба: «А кто нам, капитан, новых разведчиков будет готовить?..».

Посовещавшись с Крутицыным, Чибисов решил не откладывать проведение операции и выступить как можно скорее. И не всемером, как планировалось изначально, а только втроем (третьим должен был быть только-только вернувшийся из хозвзвода Брестский). В случае неудачи будет, как говорится, совсем другая арифметика, да и пройти маленькой группой гораздо легче, чем большой.

— Я думаю, товарищ комдив, что за неделю мы порядком измотали немцев своими ночными вылазками. А ведь фрицы тоже люди — им отдых требуется. Ночью, как говорится, бдят, а утром и днем — отсыпаются. Поэтому я решил предпринять очередную попытку перехода в том же месте, где и группа Шубина. Но не ночью, а ранним утром, — так обосновал в штабе свое решение капитан…