«Это даже не война, а какая-то скотобойня!» — думал унтер-офицер Рюле, командир патрулирующего просеку танка. Всю первую половину дня его экипаж расстреливал и давил гусеницами наиболее отчаянных, рвущихся к соседнему лесу русских, вынуждая остальных отходить назад и правее — в самую середину все сильнее сжимающегося кольца. А к обеду вдруг наступило затишье. Несмотря на недавний дождь, было душно. Открытые люки помогали мало. Рюле даже решился снять портупею, но примеру своего экипажа все же не последовал — остался в форменной куртке, лишь позволив себе расстегнуть несколько верхних пуговиц.

Разомлевшие от жары и безделья танкисты не сразу заметили приближающуюся к ним одинокую фигуру.

«Свои. Пехота. Видимо, один из посланных прочесывать лес», — определил в панораму Рюле и брезгливо сморщился. Что же, интересно, стряслось с этим бедолагой?

И действительно, выглядел пехотинец неважно. Казалось, что еще немного, и он упадет. Правой рукой солдат старался поддерживать равновесие, а левая — висела плетью вдоль тела.

— Помогите!.. Пожалуйста, помогите! Я ранен… Скорее! — отчаянно кричал он и из всех сил ковылял к танку. Как маятник мотался повешенный на шею автомат.

Тяжкий, тошнотворный дух смерти витал над просекой. Крутицын старался не смотреть на раздавленные гусеницами тела, но, делая очередной шаг и боясь наступить на кого-то из погибших, все равно невольно натыкался взглядом на чью-то превращенную в кровавое месиво голову или вдавленное в землю тело. «Господи, упокой их души!» — мысленно повторял он и, упорно переставляя вдруг враз ослабевшие, негнущиеся ноги, снова кричал, взывая о помощи к тем, кто сотворил все это.

— Помогите! Я ранен! Скорее!..

В какой-то момент Сергею Евграфовичу показалось, что мертвый зрачок пулемета чуть шевельнулся в его сторону. Нет, не показалось. Пулемет действительно шевельнулся. Под коленками неприятно задрожало. Вот сейчас немецкий стрелок перестрахуется и ударит очередью поперек груди. Но пулемет молчал.

Серая громада танка, становилась все ближе. Все ближе испачканные кровью гусеницы, застрявший между траками обрывок бинта… Из бокового башенного люка вдруг высунулся человек в черной пилотке. На плече его, заметил Крутицын, тускло поблескивали унтер-офицерские погоны.

— Кто такой? — настороженно спросил немец, поправляя на шее «лопухи» наушников.

— Рядовой Шульц из второго пехотного батальона, герр офицер. Мы прочесывали лес и неожиданно нарвались на большой отряд русских… Это было ужасно! Они нас просто смяли. Дикая голодная орда!.. Наша рота полностью уничтожена. Тяжело ранен командир — обер-лейтенант Вальтер. Я оставил его на опушке, а сам побежал за помощью…

Крутицыну почти не приходилось врать. Для пущей убедительности поручик снова покачнулся, а потом и вовсе, сделав вид, что теряет сознание, повалился на землю, весь обратившись в слух. «Только бы попасть внутрь, только бы…» — мысленно твердил он, как заклинание. Немец что-то прокричал в танк, но Крутицын не разобрал слов. Громыхнули по броне, тяжело бухнули о землю чьи-то сапоги.

Поручик сразу напрягся: обыщут или нет? В кармане штанов лежала лимонка, чтобы, в случае чего, не даться немцам живым.

По шуму шагов он определил, что подошли двое. Обыскивать не стали, лишь забрали автомат и, подхватив под мышки, подтащили Крутицына к танку. Когда стали поднимать на броню, поручик застонал и открыл глаза. Прямо над собой увидел лицо высунувшегося из люка унтера.

— Очнулся?.. Куда ранен, солдат?

Поручик вдруг испугался, что танкисты чего доброго начнут перевязывать его мнимую рану. «Эх, растяпа ты, Сережа! Какая же ты растяпа: не догадался хоть бинт какой на руку намотать». Но отступать уже было поздно.

— В руку. Сквозное… Спасибо, герр офицер, все в порядке, — быстро заговорил он. — Я уже остановил кровотечение. Но мой командир, обер-лейтенант Вальтер. Ему нужна срочная помощь. Он там, в кустах… орешника…

— Сейчас будет тебе и командир. Рихард, Шнайдер, сходите за лейтенантом, только не забудьте автоматы, — стал давать распоряжения унтер. — А ты, Зигмунд, подстрахуй-ка их из пулемета, а то русских здесь, как тараканов. Вон и пехота от них пострадала…

Крутицыну помогли забраться внутрь. Там его ждало, пожалуй, самое главное испытание. В танке до одури восхитительно пахло жареной курицей! Да вот и она сама — с аппетитной румяной корочкой, правда, уже без ножек и крылышек, лежала перед ним на аккуратно расстеленной газете вместе с вареными яйцами и салом. Поручик, уже не притворяясь, застонал от боли в ссохшемся от голода желудке. Он едва сдержался, чтоб не попросить что-нибудь съесть.

— Битте, — унтер гостеприимно показал на импровизированный стол, но Крутицын нашел в себе силы отрицательно мотнуть головой:

— Спасибо… не хочу. Попить бы…

Ему тут же сунули в руки приятно булькнувшую содержимым флягу. Глотнул и закашлялся от неожиданности — во фляге оказался шнапс. Огненная волна мгновенно прошла по телу, ударила в голову. «Слаб я стал, однако», — подумал поручик и, привалившись к клепанной, выкрашенной белой краской стене, прикрыл глаза.

— Гут… — одобрительно кивнул унтер и на какое-то мгновение приник к панораме.

Этого вполне хватило Крутицыну, чтобы осмотреться. Кроме унтера, внутри находились еще двое: водитель и стрелок. «Эх, если бы не танк, подорвал бы вас всех к чертовой матери!» — мелькнуло в голове поручика. Но тут его взгляд упал на большой, стоящий позади унтеровского сиденья ящик, на котором лежала добротная, коричневой кожи портупея. Из расстегнутой кобуры призывно торчала рукоятка пистолета…

Из своего укрытия — зарослей орешника — Чибисов хорошо видел весь разыгранный старшиной спектакль и вот теперь, приникнув щекой к автомату, готовился принять идущих прямо на него танкистов. Но чем меньше оставалось расстояния между ними, тем тревожнее становилось на душе лейтенанта: не навредят ли Крутицыну его выстрелы? Что там происходит внутри? Может быть, старшину уже раскусили? Но тогда зачем сюда идут эти двое? А танкисты уже совсем рядом, и решение надо принимать немедленно. Стрелять или не стрелять?..

Немцы остановились в двух шагах от лейтенанта и растерянно затоптались на месте, не решаясь, видимо, заходить в лес.

— Герр офицер… — тихонько позвал один из них.

— Комарад… — отозвался из-за кустов Чибисов, и когда танкисты повернулись на голос, нажал на спусковой крючок. Лейтенант бил почти в упор. Немцы буквально переломились пополам и рухнули в заросли. Немедленно заработал башенный пулемет, и Федор едва успел откатиться в сторону — крупнокалиберные пули с ненавистью вспороли землю, на которой он только что лежал. С шумом обрушились срезанные огнем ветки. «Неужели у старшины ничего не вышло…» — похолодел лейтенант.

— Проклятье! Да это же засада!

Наблюдавший за товарищами унтер-офицер мгновенно все понял, но обернуться уже не успел. Пуля вошла ему точно в затылок, и он не почувствовал боли. Грохот пулемета заглушил первый выстрел. Оглушительно звонко ударил второй. Обмяк в кресле и навсегда затих стрелок. Над смятенным, еще ничего непонимающим водителем кто-то резко скомандовал: