Я развернула тонкую бумагу.

— Ну? Что там? — подружка высунула нос в коридор.

Я вздохнула и в отчаянье потерла лоб.

— Я еду в Лестренж.

В Лестренже — курортном городе, зимы в ее традиционном понимании в принципе не бывало никогда. Поэтому если в Карваноне декабрьский дождь вызывал раздражение и недоумение, то здесь январский воспринимался с философским смирением — а что вы хотели? Зима!

Этот дождь сейчас бодро барабанил по многочисленным черным зонтам, ручейками стекал по надгробиям, скапливался лужами в проходах между могилами, а работникам кладбища, которым сначала в такую погоду пришлось выкапывать землю, а потом придется закапывать, я отчаянно не завидовала.

Впрочем, я сейчас завидовала только тем, кто находится отсюда далеко-далеко. Например, Флоре. Или Уолтеру. Вот тому, наверное, вообще хорошо. Сидит в своем шикарном особняке, попивает чаек и горя не знает, а я тут.

На похороны тетушки Линды съехалась вся семья. А это означало, что сразу за тетушкой прикопают и меня.

Мой черный юмор был частично оправдан. Смерть тетушки, которая на самом деле приходилась мне двоюродной бабкой, не была такой уж неожиданностью. Последние лет десять каждый новый день рождения, тетушка, дожившая до девяноста пяти лет, встречала с неизменным раздражением — старческие болезни атаковали со всех сторон, а быть развалиной, не способной о себе позаботиться, ей категорически не нравилось. Последняя пара лет далась ей особенно тяжело, а потому я была уверена, что смерть тетушка Линда встретила с радостью и облегчением, что пусть не делало радостным этот день для нас, но все же приносило некоторое утешение.

Так что тетушка уже отмучилась, а мне еще предстояло хлебнуть земных горестей, как только драгоценные родственники сочтут возможным перейти от скорби к претензиям, и я готова была спорить на свою долю наследства — это случится сразу же после первого тоста за покойную.

Вопросы на повестке дня все те же — отсутствие у меня мужа, перспектив, женской гибкости и мудрости, а теперь еще и работы.

Первое время мне было ужасно обидно — можно подумать, я принципиально отказываюсь замуж идти! Разве я виновата, что на пути не встретился мужчина, за которого хотелось бы? Однажды я даже это рискнула высказать вслух. И это было зря, потому что семья восприняла это как воззвание к их помощи и руководство к действию, и тут же принялась подсовывать мне холостых мужчин, прошедших придирчивый (но не слишком, в конце концов наша Лив уже тоже не первой свежести) отбор.

Потом холостые мужчины закончились. А я осталась — бельмом на семейном глазу и источником душевных страданий.

И я признаюсь, во время сбора чемодана в дорогу был момент, когда в голове мелькнула подлая мысль — а не позвать ли Уолтера в Лестренж?.. Стоило представить только лицо родителей, когда они увидели бы меня под руку с господином Пятым Номером, и внутри разливалось злорадное торжество… но потом я вспомнила, что это все контракт, а не по-настоящему, да и…

Он бы все равно наверняка не согласился бы.

Да и…

Надо переставать о нем в принципе думать, а то последнее время коварный тип все больше и больше просачивается в мои повседневные мысли. Раньше я думала о нем, только когда дело касалось магфона, а теперь вот пожалуйста — и собирая чемодан, и садясь в поезд, и даже стоя под дождем на кладбище.

Нет уж, лучше я и дальше буду безнадежно одинокой старой девой, нежели попытаюсь объяснить родственникам, как я умудрилась сначала подцепить, а потом упустить такого мужчину как Энтони Уолтер.

И только когда первый тост за помин души покойной отзвучал, приличная случаю пауза была выдержана, и тетушка Белатрикс обернулась ко мне с вопросом: "Лив, душечка, что там у тебя с тем чудесным молодым человеком, который водил тебя в Кармель-холл" — я осознала, что допустила чудовищный просчёт: я не учла, что мои родственницы читают газеты!

— Я на него работаю, — проблеяла я, отчаянно обшаривая взглядом помещение в поисках вариантов для отступления.

— Ты работаешь? — удивилась тетушка Тильда. — Мне казалось, Марион говорила, что тебя уволили…

— Лив уволили?

— Марта, ты из какой спячки выползла, уже несколько месяцев как!

— Но видишь, она нашла работу!

— Кто нашел работу?

— Оливия нашла работу!

— А мне сказали, она нашла мужчину.

— Она на него работает!

— На кого?

— На Уолтера!

— Наша Лив?

— Нет, соседская, Марта! Оливия, у вас ведь все серьезно?

— Промышленность Уолтера — серьезная компания, отчего же не быть серьезно?

— Она не про работу!

— А про что?

— Оливия нашла мужчину!

— Так работу или мужчину?..

— А когда одно мешало другому?

Круг обступающих меня дам неумолимо сужался, дискуссия набирала обороты, а я устала решать, чего мне все же хочется — плакать или смеяться, а потому медленно, но верно пятилась. От столика с шампанским к столику с закусками — медленно, осторожно, не вызывая подозрений…

— …он миллионер, а ей уже двадцать шесть, между прочим!

От столика с закусками к окну, а там недалеко до лестницы на второй этаж.

— Хочешь сказать, наша Лив не достойна миллионера? Я бы на него посмотрела, может, это он еще не достоин нашей девочки!

Спасибо, тетушка Агнес!

Я бросила беглый взгляд в окно и остолбенела.

Напротив дома остановился знакомый хищный силуэт мобиля, открылась дверца и…

Нет, только не это!

Паника с изумлением поднялись внутри одинаково сильной волной. Еще немного — и всем присутствующим удастся посмотреть и решить — достоин меня Уолтер или не достоин, потому что эта нахальная физиономия уже поднимается по ступенькам дома!

За доли секунды я успела представить в красках все дальнейшее развитие событий, впасть в ужас и бешенство, и метнуться в коридор прежде, чем раздастся звонок.

Энтони, протянувший к нему руку, отшатнулся от внезапно распахнувшейся двери, но при виде меня просветлел лицом.

— Что ты здесь делаешь?! — прошипела я, выскакивая на крыльцо и тесня мужчину подальше от входа.

Уолтер изогнул одну бровь — он явно рассчитывал на другой прием.

— Приехал тебя поддержать. Ты так стремительно исчезла, и Флора сказала, что у тебя кто-то умер…

— Мечты, надежды и карьера, но это случилось еще раньше! — я обхватила себя за плечи, в попытках спастись от зимней промозглости. — Энтони, зачем? Правда — зачем? Ты хоть представляешь, что со мной будет, если ты пересечешь этот порог?

— Что? — он, кажется, и правда не понимал, и я в отчаянии закусила губу.