– Почему вы так одеваетесь и краситесь? Вы что, трансвестит?

Водитель довольно улыбнулся:

– Нет, ответил он, но мне нравится провоцировать и злить людей.

– Замечательно! А можно я познакомлю вас со своей женой? Её может разозлить даже мой ноготь на пальце, не то что ваша помада. Я представляю, как она бросается на вас и начинает рвать майку в блёстках, и за ней на вас кидаются все наши собаки. В это время я спокойно ужинаю, проникаю в спальню и засыпаю.

– Неужели всё так плохо?

– Да.

– Почему тогда живёте с ней?

– Я ей много наобещал. Пообещал защиту и счастье. Обеспечил защиту, а счастья не дал. В каком-то смысле, не смог воспитать, и что теперь, выбрасывать испорченного ребёнка?

– Иногда, чтобы воспитать ребёнка, его нужно выбросить.

– Вы о чём?

– О том, что нужно скорее действовать, и о том, что по эту и по ту сторону жизни мы решаем один и тот же вопрос – оставаться ли в сознании, а значит – видеть всё, или видеть только то, что нам удобно. Если вы не хотите окончательно развратить человека, и отвечать за это на суде, выбросите его. Человеку надо учиться ходить по земле.

– Она умеет.

– Она не умеет. Ты любишь её?

– Думал, что люблю.

– Если любишь – то любишь. Жизнь готов отдать, и ждать человека веками, и пожертвовать многим. Так и осуществляется предназначение. Приходим для любви. И уходим… тоже для любви.

– А вы любите?

– Люблю.

– Кого? Небось, мальчишку какого-нибудь?

– Нет, я не гомосексуалист, я люблю женщину, и это со мной уже много веков подряд. Она менялась, и я менялся, и, пока ждал, становился то стервецом, то святым, то мужчиной, то женщиной, пока мне не надоели перемены, и я стал мужчиной похожим на женщину.

– У меня всё гораздо хуже. Ничем похвастать не могу, и ничего о себе рассказать. Что теперь? Выбросить женщину, пойти и удавиться? Ладно, спасибо вам. Удачи, везения, хорошего дня.

– Обязательно повезёт, – водитель хмыкнул и уехал, оставив Евгения рядом с его калиткой. В это мгновение воздух вокруг переполнился собачьим лаем, но почему-то Евгений не торопился открыть калитку и войти в дом. Он прошёл мимо и углубился в лес. Его заинтересовал мох на дереве – он стал отдирать кусочек, но мох сидел крепко, и Женя прекратил это занятие. В лесу гуляли лучи, пахло прошлогодней гнилой листвой и чем-то ярким и свежим. Этот сильный аккорд запахов всегда заставлял застывать в восхищении. Женя застыл на несколько минут, и вернулся к дому – открыл калитку, зашёл на крыльцо, позвал Елену, но вместо неё на него с воем и визгами стали напрыгивать псы. И он почувствовал вдруг – что-то не то, и перед тем, как увидеть, что-то в нём уже знало – Елены больше нет. А когда шагнул дальше, увидел страшную картину: жена повесилась на собачьем поводке на спортивной перекладине в своей комнате. Женя чуть-чуть опоздал.

Крэг любил целовать ступни Анны, пятки, пальцы один за другим. Как хороший рисовальщик, любовные ласки он начинал с ног. Он ещё ни разу не сказал Анне, что любит её, но понимал – чем дольше он будет с Анной, тем дальше зайдёт игра и неизвестно чем закончится. Поначалу Крэг опекал Анну по договорённости. Кстати, зачем они мстили Андрею? Вроде бы за высокомерие и самомнение, и за то, что он даже с друзьями умудрялся быть снисходительным. Проиграв Андрея в карты, они почему-то не стали его искать, а раз не стали искать, то пошли дальше, стирая его следы с общей территории жизни, пока общая территория была. Такое бывает и случается сплошь и рядом – заговоры, интриги, перевороты и смена властей, убийства… Кто-то кого-то начинает нестерпимо раздражать, но также неожиданно ненависть и раздражение может внезапно исчезнуть, не успев никого унести в могилу. Сначала Крэг играл в страстного любовника, потом персонаж опекуна стал срастаться с личностью Михаила, а через некоторое время он свыкся с тем, что ежедневно видит Толоконную, что засыпает и просыпается с ней в одной постели, что не она ему, а он готовит ей завтрак и что выслушивает бесконечные накопившиеся женские жалобы и стенания. Такого с ним ещё не случалось. Он встречался с женщинами, научившимися жить без мужчин. Они были самостоятельными, сильными и страстными. Они быстро вспыхивали, но и романы заканчивались стремительно. Толоконная же была вялая и слабая, привыкшая к комфорту, зависимая и грустная, но, как ни странно Крэгу больше и больше нравилось находиться рядом, чувствуя себя сильным, мужественным, богатым, способным решить любую проблему и вытереть насухо слёзы с её лица. Он любил гладить её лицо так же, как и целовать пятки. Гладил лицо он обеими руками, как будто снимал паутину со старой залежавшейся игрушки, очень нежно и бережно, и ещё, ему было очень интересно наблюдать, как при этом преображается Анна, как куда-то исчезают её мимические морщинки, как начинают светиться её глаза, и как она превращается из женщины в девочку. Крэгу достался для наблюдения район с недостроенным храмом, тракторным заводом, превращённым в торговый центр и телевизионным заводом, который ещё функционировал. Там теперь собирали кофемолки, работающие, даже если у них трескались крышки и от корпуса отваливались куски. Это были настоящие машины, и на них, наверное, можно было бы даже летать. Район назывался «Бычьи холмы». Такое несуразное название, судя по всему, далось встарь, когда на холмах вместо высоток ещё росла трава и гуляли быки, но старожил, помнивших пустошь и животных, уже не осталось. Крэг лениво шёл по оживлённым улицам, по которым возвращались с рынка хозяйки и гуляли мамочки с колясками. Неожиданная мысль о том, что неплохо было бы завести ребёнка, посетила его и ярким светом вспыхнула в его голове, и больше он ни о чём другом думать не мог. Он уже видел смеющегося малыша, которого подбрасывает и ловит, располневшую и похорошевшую Анну, себя самого, спешащего домой – открыть дверь, обнять, очутиться среди своих… А если ребёнок родится инвалидом, или у него или у Анны не может быть детей? «И почему ты, Крэг, решил, что Анна тебя любит и захочет этого?» Сомнения и думы одолевали Михаила. О Никитине и друзьях он даже не вспоминал. Даже если бы он сейчас увидел Андрея, он не обратил бы на него внимания, а если бы и обратил, посмотрел бы ему вслед и