Чем же это можно объяснить? Безусловно, отчасти помешательство на вампирских героях можно списать на физическую привлекательность Тома Круза, Джонни Деппа и Роберта Паттинсона, однако это, безусловно, еще не все. Пытаясь объяснить притягательность вампира Каллена, британская журналистка Таня Голд написала: он представляет собой «возлюбленного, которого молодая девушка одновременно хочет и боится» и при этом мечтает спасти – что-то вроде «Эдварда Рочестера с клыками»[480]. Стивен Кинг, известный американский писатель, предположил, как мы уже упоминали ранее, что истории вроде «Сумерек» вовсе не о вампирах и оборотнях, они о том, как «любовь девушки может сделать хорошим плохого парня»[481]. Во многом он прав. Однако в то же время фантазии девушек о собственном превращении в вампирш связаны также и с обретением власти. Именно власти многим современным девушкам и женщинам до сих пор отчаянно не хватает. Любовник-вампир с телом пылкого молодого юноши со сверхъестественными способностями, который целиком и полностью поглощен любовью только к вам, может очень много дать. Власть и защиту, богатство, красоту, восхищение, вечную молодость, любовь и преданность… на веки вечные… о чем еще может мечтать девушка?

Воображаемая близость с вампиром позволяла молодым девушкам представлять власть и защищенность. Но не менее важной была идея близости как таковой, ведь даже само это слово является эвфемизмом сексуальных отношений. Историк Клэр Лангхамер доказывала, что в первой половине прошлого века в Великобритании именно «эмоциональная близость» стала считаться сутью «настоящей любви»[482]. До того поиск партнеров для брака был во многом задачей прагматичной. Но со временем понятие настоящей любви стало подразумевать страсть и самореализацию, а также дружбу и взаимную поддержку[483]. И некоторые женщины начали искать все это в мужчинах: партнер должен был оказаться родственной душой, второй половинкой. Подобный идеализм нередко вредил реальным отношениям: девушки не до конца понимали, как именно найти свою родственную душу. Уверенность в том, что можно вдруг влюбиться, заглянуть в глубины души возлюбленного и понять, что ваш союз идеален, далеко не всегда помогала разбираться с реальными трудностями длительных отношений.

Согласно Оксфордскому словарю английского языка, термин «родственная душа»[484] впервые использовал Сэмюэл Тэйлор Кольридж, когда описывал союз, основанный на вполне практических соображениях: «У вас должна быть родственная душа – в делах домашних»[485], – писал он в письме, датированном 1822 годом. Но идеал навеки связанных возлюбленных, дополняющих друг друга, возник намного раньше[486]. Этот образ вдохновлял представителей «высокой» и «низкой» культуры в Викторианскую и Эдвардианскую эпохи, его использовали творцы от Джордж Элиот до Марии Корелли. «Что может быть важнее для двух человеческих душ, чем чувствовать, что они соединены навеки?» – пишет Элиот в романе «Адам Бид». Что может быть лучше, чем трудиться друг для друга, помогать друг другу и «слиться воедино в безмолвных невыразимых воспоминаниях в момент последнего прощания»?[487] Сюжет романов Марии Корелли, невероятно популярных в годы ее жизни, часто выстраивался вокруг поиска второй половинки, спутника на всю жизнь, – эдакое сентиментальное путешествие, которое иногда затрагивало потусторонние, астральные или трансцендентальные измерения.

Авторы современных исследований работ Корелли, Аннетт Федерико и Тереза Рэнсом, попытались объяснить, почему эта «королева викторианских бестселлеров» после смерти в 1924-м в одночасье потеряла расположение широкой публики, которая раньше буквально идеализировала писательницу[488]. В свое время Корелли была настоящей знаменитостью с подробно проработанным образом. Урожденная Мэри Маккей придумала романтичный псевдоним «Корелли» – он вызывал ассоциации с итальянскими графинями. Писательские гонорары позволяли ей вести стильную жизнь в Стратфорде-на-Эйвоне, где она любила плавать по реке на гондоле, выписанной из Венеции[489]. Как и некоторые другие авторы любовных романов, упомянутые в первой главе этой книги, Корелли много критиковали, даже несмотря на то, что ее романы – особенно «Роман двух миров» (A Romance of Two Worlds, 1886) и «Скорбь Сатаны» (The Sorrows of Satan, 1895) – полюбились даже видным общественным деятелям вроде королевы Виктории, принца Уэльского и Уильяма Гладстона, а также побили все рекорды продаж популярной художественной литературы[490]. Федерико считала, что работы Корелли стали считать постыдными из-за чрезмерной эмоциональности писательницы; именно эту сентиментальность со временем признали непотребной и глупой[491]. Историкам эмоций нужно с особенным вниманием относиться к подобным изменениям.