Она снова уселась и по давней привычке провела языком погубам. Каждый ее жест выдавал в ней ребенка, а на стуле она сидела, как ученицамонастырской школы: держа спину прямо и сложив руки на коленях.

– А знаете, я рада, что могу вам это рассказать. – Онавновь попеременно переводила взгляд то на меня, то на Эрона. – До сих порникто не слышал всего рассказа полностью – так, отдельные фрагменты. Мэтьюоставил Холодной Сандре много денег. Она явилась домой на следующий день, околополудня, и потребовала, чтобы мы сказали, куда его отвезли. Начала кричать ирасшвыривать вещи, упрекая нас за то, что мы позволили отвезти его в морг. «Акак, по-твоему, мы должны были поступить? – спросила БольшаяНанэнн. – Разве ты не знаешь, что в этом городе существует законотносительно мертвых? Ты что, думала, мы просто вынесем его из дома и похоронимна заднем дворе?» Оказалось, что из Бостона приехали родственники Мэтью изабрали его, а вскоре Сандра получила чек – ну, те деньги, что он оставилей, – и была такова. Конечно, я не знала, что вижу ее в последний раз.Помню только, как она сложила кое-что из вещей в новый красный кожаный чемодани сама была разодета как картинка – в белом шелковом костюме. Она была такойкрасивой, что не нуждалась в косметике, но все равно нанесла на векитемно-фиолетовые тени и накрасила губы темной помадой – по-моему, тожефиолетовой. Я сразу поняла, что темно-фиолетовый цвет предвещает беду. Онавыглядела великолепно. Поцеловав меня, Холодная Сандра сунула мне в руки флакондухов, «Шанель № 22», и сказала, что они для меня. Она обещала за мнойвернуться. А еще сказала, что купит машину и поедет на ней. Так и сказала:«Если мне удастся проехать по дамбе и не утонуть, то я уберусь из этогогорода».

Меррик замолчала на минуту, насупив брови и слегка приоткрыврот, потом продолжила:

– «Черта с два ты за ней вернешься, – сказала ейБольшая Нанэнн. – Ты всегда жила как беспризорница и из дочки своейсделала беспризорницу. Так вот, она остается со мной, а ты убирайся к черту».

И снова Меррик замолкла. Ее детское личико было очень спокойно.Я испугался, что она опять расплачется. Мне показалось, что она глотает слезы.Потом, слегка прокашлявшись, она заговорила:

– Думаю, она отправилась в Чикаго.

Я едва разобрал слова. На старой кухне вновь воцариласьтишина, Эрон почтительно выжидал. Я взял свою чашку с кофе и сделал большойглоток – не только из уважения к девочке, но и ради собственного удовольствиянаслаждаясь вкусом.

– Теперь, дорогая, у тебя есть мы, – сказал я.

– Я знаю, мистер Тальбот, – тихо ответила она и, несводя глаз с какой-то далекой точки, подняла правую ладонь и положила на мою.До сих пор помню этот жест. Она словно утешала меня.

И вновь в кухне повисла тишина.

Первой ее нарушила Меррик.

– Большая Нанэнн теперь знает. Она знает, жива моя мать илимертва.

– Да, знает, – подхватил я, открыто признаваясь в своейвере. – Но в любом случае она обрела покой.

Мы все молчали довольно долго. Я чувствовал, как страдаетМеррик. До нас доносился шум, сопровождающий любой переезд: скрежет отпередвигаемых тяжелых предметов, свист липкой ленты, когда ее разматывают иотрывают. Это трудились помощники из Таламаски.

– Я любила Мэтью, – тихо сказала Меррик. – Сильнолюбила. Он научил меня читать колдовскую книгу. Он научил меня читать всекниги, оставшиеся после дядюшки Вервэна. Он любил разглядывать портреты,которые я вам показывала. И был интересным человеком.

Последовала еще одна длинная пауза. Что-то в атмосфере этогодома не давало мне покоя. Я сам не понимал своих ощущений. Это не имелоотношения к обычным шумам. Внезапно мне показалось важным скрыть от Меррик своебеспокойство, чтобы она не догадалась о причинах, его вызвавших.

У меня возникло ясное ощущение, будто в доме появился кто-тоеще, я даже слышал осторожные шаги. Я заставил себя не думать об этом, неиспытывал ни малейшего страха, а сам не сводил взгляда с Меррик. Наконец онаснова заговорила, быстро и монотонно, словно в забытьи:

– В Бостоне Мэтью изучал историю и естественные науки. Онвсе знал о Мексике и джунглях. Это он рассказал мне историю цивилизацииольмеков. Когда мы приехали в Мехико, он водил меня в музей. Собиралсяотправить меня в школу. А в джунглях он совсем не боялся. Был уверен, что тепрививки защищают нас. Не позволял нам пить вообще какую-то воду. Он был богат,как я уже говорила, и никогда бы не украл тех вещей у Холодной Сандры или уменя.

Взгляд ее оставался неподвижным.

Я все еще ощущал присутствие какого-то существа в доме, ноМеррик, как видно, этого не почувствовала. Эрон тоже ни о чем не догадывался.Но оно там было. Совсем недалеко от того места, где мы сидели.

Меррик заговорила вновь, и я ловил каждое ее слово.

– Дядюшка Вервэн оставил после себя много вещей. Я вампокажу. Дядюшка Вервэн утверждал, что наш род уходит корнями в джунгли. Преждечем появиться здесь, наши предки жили на Гаити. Он говорил, что мы отличаемсяот американских негров, хотя он никогда не произносил слово «негр», всегдаговорил «цветной». Считал, что так вежливее. Холодная Сандра частенько над нимподтрунивала. Дядюшка Вервэн был всесильным магом, таким же, как его дед.Дядюшка рассказывал нам о том, что мог творить Старик.

Ее негромкая речь становилась все быстрее. История семьибуквально рвалась наружу.

– Старик – так я всегда его называла. Во время Гражданскойвойны он был знахарем. И даже ездил на Гаити, чтобы научиться там многому, акогда вернулся в этот город, то, как говорят, покорил его сразу. Разумеется,люди вспоминают Мэри Лаво[Мэри Лаво – знаменитая в Новом Орлеане колдунья (XIXвек). Провозгласила себя Королевой вуду. Практиковала колдовство за плату.], ноне меньше они вспоминают и Старика. Иногда я ощущаю рядом их присутствие –дядюшки Вервэна и Старика, а также Люси Нэнси Мэри Мэйфейр, чей портрет вывидели, и еще одной колдовской королевы, которую звали Милашка Джастин.Говорят, ее все боялись.

– Чего бы ты хотела для себя, Меррик? – неожиданноспросил я, прерывая стремительный поток ее слов.

Меррик пронзительно взглянула на меня, а потом улыбнулась.

– Я хочу получить образование, мистер Тальбот. Хочу ходить вшколу.

– Превосходно, – прошептал я.