Недопейвода выбрал свой комплект, оно и неудивительно, наверняка уже пристрелялся.

Бельгийские капсюльные пистолеты с гранёными стволами лежали в деревянной полированной коробке, проложенной изнутри бархатом по форме оружия, с маслёнками и прилагающимися к ним инструментами.

Секунданты для проформы вновь спросили у соперников, не желают ли они примириться и, получив отрицательный ответ, предложили расходиться на заранее оговорённую дистанцию в пятнадцать шагов. Расстояние уже было обозначено небольшими колышками.

– Осталось выяснить, кто первым произведёт выстрел, – потёр руки румяный гусар, для которого, казалось, дуэль стала лишь очередным развлечением, способом пощекотать нервы.

Кинули жребий, начинать выпало Недопейводе. Тот ничем своего удовлетворения не выказал. Прежде чем соперники стали напротив друг друга, Мухин, проформы ради, вновь предложил помириться. Последовал обоюдный отказ, и дуэлянты заняли свои позиции.

«Боже мой, как же близко, – с лёгкой паникой, но сохраняя видимое хладнокровие, подумал Пётр Иванович. – Да тут и слепой попадёт, не говоря уже о человеке, набившем на этом руку. И да, не забыть повернуться боком и втянуть живот… если получится».

Репортёр поднял пистолет. Копытману казалось, негодяй целит ему прямо в лоб, а в мозгу упорно бились строки из «Евгения Онегина»:

Раздался выстрел, лицо соперника скрылось за облачком порохового дыма, а в грудь инспектора словно вонзился кулак Мохаммеда Али, отчего он не удержался на ногах и, выронив пистолет, сел в траву. Он попытался вздохнуть, но сделать это оказалось почему-то невозможным.

«Я убит, – обречённо подумал инспектор. – Или по меньшей мере смертельно ранен!»

Но ему всё же удалось сделать вдох, и он поднял взгляд на подбежавших к нему Мухина и Кнута.

– Пётр Иванович, вы как? – дрогнувшим голосом спросил судья. – Он попал в вас?

– Кажется, да. Болит, вот здесь.

Он приложил ладонь к груди, с ужасом ожидая почувствовать пальцами нечто липкое и тёплое, однако ничего подобного не обнаружилось.

– Крови я не вижу, – с лёгким удивлением в голосе комментировал доктор.

Копытман скосил взгляд вниз и осторожно расстегнул рубашку. Так вот в чём дело! Лицо его непроизвольно расплылось в счастливой улыбке, а пальцы коснулись сплющенного медальона, в пробитой крышечке которого застряла сплющенная же пуля. На груди под медальоном кожа уже начинала наливаться синевой.

– Он спас мне жизнь! Вернее, ваша дочь спасла меня от неминуемой смерти!

Пётр Иванович продемонстрировал судье и доктору покорёженный талисман.

– Позвольте, знакомая вещица. – Мухин осторожно коснулся пальцем медальона.

– Да, мне его вчера Лиза подарила в качестве оберега.

– Не иначе её сам Господь Бог надоумил, – всплеснул руками Кузьма Аникеевич. – Однако ваша очередь стрелять, соперник ждёт.

Копытман, всё ещё не в силах унять внутреннюю дрожь, сопровождавшую выброс адреналина, кое-как сфокусировал взгляд на Недопейводе. Тот выглядел удивлённым, он видел, что попал, видел, что его визави снесло с ног, но он почему-то жив и даже поднимается на ноги, чтобы сделать ответный выстрел. Его секундант тоже недоумевал и даже подошёл, чтобы выяснить, в чём дело. После чего вернулся к своему подопечному и на ухо коротко объяснил ситуацию.

Репортёр разочарованно закусил губу, однако делать было нечего, и он встал также вполоборота, ожидая, когда соперник прицелится и нажмёт на курок. Инспектор же в этот момент вспомнил вчерашний разговор со священником и перед тем, как сделать выстрел, на несколько секунд задумался. Противник только что едва его не убил, и если бы не медальон, который он будет хранить как святыню, даже пулю не станет выковыривать… лежать бы ему с пробитой грудью. Почему же он должен щадить этого негодяя? Неужели лишь потому, что за него попросил какой-то незнакомый батюшка? Вот уж глупость, ей-богу глупость…

Однако, когда настал черёд давить на спусковой крючок, рука его дрогнула, и пуля ушла правее, прошив левое плечо соперника. Недопейвода, поморщившись, схватился за рану, а Пётр Иванович испытал заметное облегчение. В глубине души Копытману совсем не хотелось становиться убийцей, хотя никто ему за это, конечно, не сказал бы и слова. Разве что редактор газеты огорчился бы, потеряв ценного сотрудника, да родители этого щелкопёра лили бы слёзы… М-да, для отца и матери смерть, возможно, единственного сына стала бы настоящей трагедией. Может, и впрямь дрогнувшая рука стала знаком свыше.

Недопейводе оказали первую помощь, промыв неглубокую рану спиртом и обмотав плечо чистой тряпицей, после чего соперники сошлись, уже без оружия, пожали друг другу руки, и репортёр принёс свои извинения, которые были благосклонно приняты.

Пётр Иванович, которого всё ещё колотила мелкая дрожь, в компании Мухина отправился обратно на постоялый двор, и здесь обнаружилась не кто иная, как Елизавета Кузьминична собственной персоной. При появлении коляски девица вскочила с лавочки под навесом и кинулась навстречу, так что едва сдуру не угодила под лошадь.

– Пётр Иванович, вы живы!

Она кинулась в объятия жениха на глазах смущённо крякнувшего папеньки, едва не обливаясь слезами. Копытман растерянно гладил её по спине, бормоча при этом, что всё хорошо, все живы, а его соперник отделался царапиной. Но тут вспомнил о медальоне, спасшем ему жизнь, достал его и показал Лизе.

– Вот, видите, пуля застряла в крышке, я даже не буду её выковыривать, пусть останется на память, – сказал он, убирая талисман обратно. – Так что, Лизонька, если бы не вы – лежать бы мне третьего дня в сырой земле, а вам оставалось бы лишь оплакивать своего несостоявшегося жениха.

– Кстати, если уж разговор зашёл о свадьбе, – встрял судья, – то когда бы вы, ваше высокоблагородие, хотели её сыграть? Просто дело серьёзное, я считаю, к нему нужно как следует подготовиться.

Тут Пётр Иванович крепко задумался. На свадьбе, ежели таковая и впрямь состоится, он должен будет предстать уже полноправным чиновником VIII класса со всеми соответствующими документами, подтверждающими его личность. Это не считая средств, необходимых на саму свадьбу и приданое. Пётр Иванович не знал в деталях, но догадывался, что свадьбы и в это время среди людей не низшего сословия – занятие затратное. Ну и что прикажете делать?

– Согласен, Кузьма Аникеевич, с этим делом торопиться не следует, хотя, будь моя воля, я вашу дочь хоть сейчас украл бы и ускакал с ней в Санкт-Петербург, – сказал Копытман, глядя на зардевшуюся Лизу. – Однако мы люди цивилизованные, а не какие-нибудь абреки, поэтому предлагаю дождаться пересылки моих документов и денег, дабы, закончив свою миссию в вашем Богом хранимом городе, я мог отбыть к постоянному месту службы в Петербург. А там уже, сообщив родителям о своём выборе, определиться с датой венчания и свадьбы. Кстати, вам Лиза рассказывала о моей семье?