Вдруг мой взгляд падает на отложенные в сторону детские ботиночки. Такие, которые носят как раз совсем еще малыши. И сумасшедшая догадка, пронзившая мое сознание… Она столь ужасна, что даже в кошмаре такое себе страшно представить.

И в этот же миг я услышал истошный детский плач. Так надрывно малыши плачут, когда рядом долго нет мамы. Очень долго нет. Секунду спустя он превращается в короткий вскрик нечеловеческой боли… Я знаю, откуда этот пепел.

ТВАРИ!!! ВАМ НЕТ МЕСТА НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ!!! ГОСПОДИ, ДАЙ МНЕ СИЛ ИХ ОСТАНОВИТЬ!!!

Нестерпимая жара спадает, когда мне на лоб опускается тряпка, обильно вымоченная в ледяной воде. Губ касается влага, и я начинаю жадно пить. Это какой-то отвар, отдающий малиной и смородиной, медом и чем-то еще…

– Пей, пей, вот так…

А это, кажется, та самая деревня, в которой я сделал окончательный выбор. В ее земле остались лежать последние «бранденбуржцы» моего отделения.

Теперь на околице стоит «ганомаг» и пара «цундаппов». Люди в ненавистных серых кителях сгоняют народ на площадь. Дежавю: Вольф делал так же.

Здоровый, толстый фельдфебель что-то зачитывает. Затем дает какие-то команды своим противным, лающим, визгливым языком, что-то кричит собравшимся людям.

К сельчанам выводят председателя, фельдшера и еще двух жестоко избитых мужчин. Между ними еле перебирают ногами обе дочери фельдшера. Платья на обеих девушках изорваны на груди и спине, и последние вынуждены постоянно придерживать их покрытыми кровоподтеками, оголенными руками. Лица девчонок также изувечены.

Становится понятна и причина их тяжелой походки: платья обеих ниже пояса густо обагрены кровью. Девичьей кровью. То-то подталкивающие их конвоиры смотрят такими сальными взглядами…

Мрази.

Жирный фельдфебель вновь что-то выкрикивает (не разберу что), после чего заключенных выводят за околицу. Крестьян насильно гонят следом.

Конвой останавливается на месте, где землю по всем признакам недавно копали. Я даже знаю для чего, а точнее, для кого. Только боюсь, немцы это тоже знают.

Я пытаюсь броситься вперед, отвлечь «гансов», но на этот раз свое тело даже не ощущается.

Между тем мужиков грубо сбивают с ног и силком ставят на колени. Снова дежавю. С девушек срывают лоскутки платьев, до того скрывающих наготу. Взгляду предстают тела жертв жестокого насилия: груди, животы, бедра и спины их покрыты огромными кровоподтеками, следами укусов и свежими порезами, еще сочащимися кровью. Девочек не просто насиловали отделением, над ними глумились, их истязали…

Шесть палачей подходят каждый к своей жертве. Вот «гансы» вскидывают винтовки; звучит команда и раздается залп…

– НЕТ!!!

Бросаясь на помощь последним отчаянным рывком, я вновь проваливаюсь в дом Кощея. Или это уже не сновидение?

А вот и он, легок на помине.

– Вставай.

Ну что, здесь мне становилось легче. Почему бы и не послушать сурового дядьку?

Правда, встать получается не сразу и с чужой помощью…

…Я снова бреду в тумане. Опять ночь переправы?

Да, так и есть. Передо мной лодка. Хотя… Вроде как бы и день и вроде не река?

…Или все-таки туман и Буг? Да, я вновь плыву, вновь скрипят уключины, хотя вроде как и посветлее…

– Плыви, давай, шевелись, двигай веслами!

Как скажешь, Кощеюшка, как скажешь. Странно даже, такой негативный персонаж, а здесь дружелюбный. Детские сказки врали?

– Греби, еще греби!

Тело ломит от боли. Туман опять становится гуще, снова спускаются сумерки.

Я причаливаю. И от берега ко мне вновь направляется одинокая фигура. Хех, опять мертвец Климов? Уже вроде не так и страшно.

Хотя нет. Очень даже страшно. Это не покойный гауптман. Это казак-пластун, обучавший меня тонкостям ножевого боя. И вполне предсказуемо он сжимает в руке длинный тонкий клинок.

– Давай, давай, греби, борись!

…Я понимаю, это схватка. В правой руке вдруг оказывается зажата финка. Принимаю стойку.

Пластун криво усмехается и змеиным броском проводит укол…

По лбу стекают первые капли пота. Как же тяжело… Но бороться надо, тут сказочный персонаж прав…

Рывком ухожу с линии атаки и с разворота выстреливаю стопой в живот противника. Такого старый воин еще не видел: он сгибается от пропущенного удара.

Ободренный первым успехом, стремительно бросаюсь вперед, но казак мгновенно реагирует уходом в сторону и легким точным взмахом клинка рассекает плоть левой руки…

Сквозь старательно наложенную на предплечье повязку (точно, сказки врут!) явственно проступают капли крови.

Только атаковать, только атаковать! Так есть хотя бы один мизерный шанс, что он ошибется!

Выстреливаю классическим джебом в голову, а правой колю точно в «солнышко». Но пластун, ловко перекинув нож в левую руку, легко уходит в сторону и оказывается чуть позади. Мгновением позже левую лопатку поражает узкое тонкое жало вражеского клинка…

– Сейчас все решится! Пойми! Это тоже схватка, схватка за жизнь!

Я понимаю. Но мой противник слишком силен.

Остался последний шанс.

Я чувствую направление его атаки, на этот раз он уверенно бьет ножом в живот. Но я не пытаюсь переместиться, скрыться от удара. Дикая боль в пронзенном левом боку сотрясает тело, но шея врага оказывается совершенно открыта справа.

Точный пластающий удар хлестко ее кромсает.

Я окончательно прихожу в себя. Надрывно болят ранения, из-под повязок струится кровь. Но я не чувствую жара. Нет, наоборот, мне удивительно легко, только сильно хочется пить. Одежда насквозь сырая от пота; такое ощущение, что меня обильно поливали из ведра. Но это именно пот.

Мужчина, сидящий напротив меня (ну вот действительно похож на Кощея), довольно усмехается в бороду:

– Теперь выживешь, паря, теперь точно выживешь!

В моей жизни появился новый человек, которому я обязан жизнью.

Не знаю, каких трудов Виктору стоило вытащить меня с болот, сколько усилий он потратил на то, чтобы выходить меня. Фактически то, что я выжил, – настоящее чудо. Впрочем, мой спаситель этого и не отрицает:

– На все Божья воля, Никита. Крепко, видимо, молится за тебя твоя мать, раз Святая Богородица бережет тебя. Без ее помощи я бы тебя не спас, точно тебе говорю.

…Виктор – человек очень верующий, начинающий и заканчивающий свой день молитвою. Вообще, выполнение утренних и вечерних молитвенных правил – обязанность каждого христианина, вот только далеко не каждый ее блюдет. Собственно, практически никто – по крайней мере, в эмигрантских кругах я такой традиции не знал.