– Со смерти моего папы прошло уже несколько месяцев, – начала она.

Она на секунду замолчала, изумленная тем, сколько эмоций взвихрила в ней эта простая фраза.

Вэл положила ладонь Зое на плечо, но почему-то от этого стало только больнее. Она повела плечом, сбрасывая руку.

Она сказала Брайану, что мысль о том, что тело ее отца лежит где-то в пещере, терзает всю семью. Она рассказала, как Джона запирается в доме, как он просовывал под дверью записки. Вид у Брайана стал несчастный. Зоя заметила, что он старается не смотреть на фотографии своей дочери, которые были расставлены по всему столу, словно памятники.

– Послушай, – сказал он. – Это очень, очень непросто, и не только из-за того, что та пещера очень опасная.

Зоя ждала объяснений того, почему это «очень, очень непросто», но пока Брайан подыскивал слова, шеф Лыссино вышел из своего кабинета, грузно переваливаясь, словно медведь из берлоги. У Зои скрутило живот. Она молилась, чтобы он ее не заметил. Если он скажет хоть одну грубость, она взорвется.

Она краем глаза наблюдала за Лыссино. Он смял пакет из-под ленча, превращая его в плотный шарик с таким видом, словно это был силовой прием. А потом (хотя Зоя видела поблизости не меньше четырех мусорных корзин) он вручил его полисмену Мерцу со словами:

– Выброси это, ладно, Стюарт? И банку диетической колы с моего стола.

Тут он заметил Зою.

Поморщившись, он двинулся к ней. Было совершенно ясно, что он не забыл ту мерзкую ночь у нее дома и что Зоя противна ему не меньше, чем он – ей. Оставалось только молиться, чтобы он не сказал ничего такого, что выведет ее из себя. Для этого достаточно всего одного грубого замечания.

Лыссино подошел так близко, что она видела только его пузо. Крошки с его рубашки посыпались ей на колени.

– Я был уверен, что я чую подростка, – сказал он.

Зоя вскочила. Голос у нее стал слишком громким, а руки тряслись так, словно хотели оторваться от тела. Весь участок затих. Все уставились на них.

Когда Зоя прекратила кричать – и прямо перед тем, как Лыссино, лицо у которого раздувалось от злости, словно воздушный шарик, в который наливают воду, проорал: «Нахальная девчонка. Да какое мне дело, пусть твой старик так и остается в той дыре!» – она услышала раздражающее треньканье микроволновки. У кого-то разогрелось буррито.

Вэл и Брайан тоже были на ногах. Когда они успели встать? Оба держали Зою за плечи и разворачивали ее к двери. Она не желала подчиняться. Она напрягла все тело, точно так же, как это делал не желающий одеваться Джона. В конце концов Вэл шепнула ей на ухо:

– Я тебя обожаю, но прекрати, а то тебя и правда арестуют. Говорю это как твой адвокат.

Только тут Лыссино заметил Вэл. Столь откровенной тройной реакции Зоя еще не видела.

Вэл широко ему улыбнулась – господи, как же Зоя обожает Вэл, которая тоже обладает врожденным даром ляпов! – и предложила:

– Если хотите, подскажу, как добиться такого эффекта.

Лыссино фыркнул.

– Уводи отсюда свою подружку, – приказал он.

Зоя поняла, что надо прекращать сопротивляться, и обмякла.

В дверях столпились туристы, откровенно на нее глазея. Брайан проложил между ними дорогу.

– Все хорошо, – мягко сказал он Зое.

Дверь распахнулась. Она почувствовала прикосновение холодного воздуха к лицу. Услышала, как по мокрому асфальту шипят автомобильные шины. Она уже забыла, что именно говорила шефу Лыссино. Она знала, что говорила громко – но говорила ли она ясно? Услышали ли ее? Повторила ли она ему то, что пообещала Джоне?

Она снова повернулась к начальнику полиции. Брайан повесил голову. Ему хотелось только, чтобы все закончилось. А все и закончилось. Почти.

– Если вы, парни, не вытащите моего отца, я пойду за ним сама, – сообщила она Лыссино. – И тогда вам придется выуживать из той пещеры не один труп, а два.

* * *

Вэл взяла у Зои ключи от машины и усадила подругу на пассажирское место. Зоя все еще была в таком тумане, что Вэл пришлось помогать ей пристегнуться.

Брайан заглянул в окно.

– Давайте все просто секунду подышим, – предложил он.

Он привалился к «Жуку-медляку», засунув руки в карманы и подняв лицо к небу.

Зоя дожидалась, чтобы напряжение последних минут рассеялось, чтобы ветер налетел, раздробил его и превратил в дождь… или еще что-то. Она постепенно приходила в себя. Все начало становиться четче и яснее.

Брайан дважды хлопнул по крыше машины, словно давал знак «ладно, приступим», а потом снова пригнулся к окну с Зоиной стороны.

– Начнем с приятных новостей, – сказал он.

Он помахал пакетиком с конфетами (кажется, с кислыми жевательными червяками) и протянул подругам.

– Конфисковал сегодня утром у дочери, – объяснил он. Когда они улыбнулись, он добавил: – Простой обыск задержанного.

Зоя с Вэл взяли по горсти червяков (Брайан содрогнулся, увидев, сколько они собрались потребить) и отправили одного за другим в рот. Девушки поежились, когда от резкого кислого вкуса их языки начали дубеть.

– Шуть какая, – прошамкала Вэл.

– Прошто кошмар, – согласилась Зоя.

Когда они немного успокоились, Брайан еще раз дважды хлопнул по крыше машины.

– Немного поговорим? – спросил он.

– Угу, – отозвалась Зоя.

– Шоглашна, – поддержала ее Вэл.

Брайан оглянулся на дверь участка, убеждаясь, что никто из коллег рядом не крутится.

– Знаю, что шеф не производит впечатления мирового парня, – сказал он. – И не стану тебе врать, Зоя: он действительно не мировой парень. Между нами говоря, от него сейчас уходит жена, и он сильно переживает. Но дело вот в чем…

Он хмуро помолчал.

– Дело вот в чем: он говорит «нет» о твоем папе не потому, что он какой-то капитальный подонок, – продолжил он. – Он хотел достать тело, поверь. Здесь есть хорошие спасатели-спелеологи. Он с ними связывался.

Брайан снова помолчал, и вид у него был страдальческий.

– Только вот ему велели оставить все, как есть, – закончил он наконец. – Ну… не велели на самом деле. Это я неправильно выразился. Его попросили оставить все, как есть.

Зоя и Вэл откликнулись одновременно:

– Кто попросил?

– Мне говорить не положено, – ответил Брайан. Он опустил голову, словно пес, который знает свою вину. – Извините.

Зое необходимо было узнать правду. Она заставила Брайана посмотреть ей в лицо. Глаза у нее, конечно, все еще красные и заплаканные. Пусть он увидит, как ей больно.

– Кто? – повторила она.