– Эй, я спрашиваю не про робота, а про тебя.

– В один момент испугался – вдруг бы сам умер. Вдруг какой-то сбой произойдет – и мой мозг пострадает, а я тут один. Да, все могло закончиться грустно. Из-за моих изобретений пострадало столько людей… Было бы символично, если бы я погиб вместе с манекеном.

– Выкинь это из головы.

– Но больше всего я думал о тебе. Вдруг этот гаденыш сделал свою копию, что быстро вернет ему одинокий трон. А еще боялся, что не узнаю, жива ли ты, где и как вообще.

– И я боялась. Если бы с тобой что-то случилось, то мы бы не смогли тебя спасти.

– Это мило.

– План был в твоем стиле, скажу я тебе.

– Спасибо, считаю это за комплимент.

– Давай возвращайся уже.

– Ты же не говорила Эхо и Соломону?

– Нет, я никому не говорила. Они думают, ты умер вместе с Данактом. А, кстати, к чему были эти тайны? Теперь-то можешь рассказать.

– Паранойя: вдруг пацан и правда сделал копию себя или свой ИИ, который займет его место и начнет мстить, к примеру. Если узнает про меня, то разом уничтожит Новый Горизонт и Точку. Да и нельзя было даже шанса допустить, чтобы кто-то узнал о роботе, а то и взрывчатку бы не пронесли тогда.

– А так тебя считали бы – как, к слову, и все это время – мертвым, что позволило и дальше строить козни.

– «Козни» – словечки у тебя, Ксюша!

– Подожди, а разве не мог Данакт…

– Никаких следов его активности или наличия нет. Я не просто так вывел его на эмоции – нужно было понизить концентрацию, дабы он не заметил ни моих вирусов, ни применения «Нити», ни твоей помощи. Если бы я сейчас сомневался, то не вышел бы с тобой на связь.

– Прикольно, то есть я бы даже и не знала, жив ты или нет?

– Я уже говорил, тебе нужно мне довериться, ибо никто не должен знать всего плана, уж слишком велик шанс неудачи, а Данакт, имея в руках тебя или кого-либо, смог бы узнать все тайны.

– А ты умеешь заботиться о женщине!

– Сейчас, дорогая моя, заботиться придется тебе, ибо больше года в невесомости еду пришлось экономить, а мой труд над усовершенствованной «Нитью» истощил организм больше ожидаемого.

– Я знаю, ты устал, но остался последний рывок – и ты будешь дома.

Солнце уже взошло, Ксения успела навести кое-какой порядок в доме, а главное – обеспечить ванную и одежду с лекарствами. Приземление капсулы Итана произошло почти беззвучно, метрах в десяти от дома, на пустыре. Увидев открывшийся люк, Ксения сразу же побежала к нему, а когда Итан с трудом вылез, поразилась его изменениям. Пугающе худой, голова побрита и исчерчена тонкой сеткой, куда, судя по всему, он цеплял провода с иголками на пересечениях. Движения давались с трудом, очень слабый и больше похожий на живой скелет, Итан осматривался вокруг себя и жадно дышал чистым воздухом. Когда увидел Ксению, то глаза его наполнились слезами, а морщины на бледном истощенном лице оживились улыбкой. Бездумно, в порыве жалостливого отчаяния еле живой скелет кинулся ей в объятия, такой человечный и искренний, совсем и не похожий на того уже привычного несгибаемого упрямца. Их объятия ощущались бо́льшим, чем просто долгожданная встреча: этакий символ окончания долгой борьбы и выживания в череде невыносимых инцидентов. Они не считали себя победителями, а если и имелись аргументы в это заслуженное признание, то согласиться с ними не хватало совести. Столь долгий, тернистый и переполненный драмой путь к этому моменту не раз лишал их веры в подобный исход, оттого нечто столь важное и ценное, как простые объятия, ощущалось столь прекрасным, что страх перед следующей минутой заставлял продлевать этот момент все дольше и дольше.

Медленно, улыбаясь и плача одновременно, Итан Майерс и Ксения Конлон вернулись в дом. Спустя пять дней, когда благодаря покою и безопасности у обоих получилось воссоздать хоть какое-то подобие обычной жизни обычных людей, настал момент важного решения. Помогая себе тростью, заметно восстанавливающийся Итан неспешно вышел на улицу, где перед его глазами открылся самый красивый и мирный вид за всю его жизнь – тот, который не снился даже в самых сладких снах: умиротворенная Ксения стояла перед мангалом, на котором она коптила рыбу на ужин. Вокруг было тихо, солнце уже садилось, а мороз приятно покрывал все тело, восстанавливая после долгого пребывания в замкнутом пространстве тактильность и наполняя его жизненной силой. Итан смотрел на нее и хотел лишь растянуть этот момент настолько, насколько мог. Впервые в жизни он чувствовал заслуженное и чистое счастье, и все благодаря ей – женщине, которую он, сам того не замечая, полюбил, без которой не видит своего будущего и настоящего. Он так привык анализировать и просчитывать варианты всего и вся, что впервые наслаждается полным безоружием перед этим моментом, всецело веруя в идеальную естественность столь волшебного свойства связи между ними. Ксения увидела его и улыбнулась, а глаза ее увлекали его своей таинственной красотой и необычной мудростью.

Итан подошел к ней и, поцеловав, обнял, как бы доказывая себе факт происходящего, ибо поводов не доверять такому счастью у него хватает, а знания науки допускают великий обман. Но это не так, а если даже и так, то ему плевать – пусть будет ложь.

– Как себя чувствуешь?

– Уже не как труп, что показатель.

– Да и выглядишь лучше, как минимум для твоего возраста.

– У нас не такая большая разница, не надо тут мне, женщина!

– Ага, только при условии, что женщины стареют быстрее, я все равно выгляжу лучше тебя.

– И этому я крайне рад.

Ксения толкнула его в плечо, а потом снова обняла, греясь не только от огня, но и в его объятиях. Сам факт ее влечения к этому человеку отлично подчеркивал переменчивость жизни в лучшую сторону: ведь самое худшее она уже испытала, и причем выше меры. Ксения до последнего не верила в такой исход, попросту забыв о том, каково это – познать позитивный результат без двойного дна или компромисса. Но самое интересное для нее было в принятии любви – не той, что заполняла ее сердце при муже и ребенке, а другой, несколько иной и доступной только с Итаном. Само свойство пока непонятно, но никакого предательства она не ощущает – как раз наоборот, новые, выковавшиеся в пламени, отношения, столь взрослые и естественные, сколь подходят этому