24

Людей на обработку и подключение поместили в специальный контейнер с единственной прорезью на уровне глаз, дабы в последний раз можно было увидеть прошлое. Обычно всех должны были закрепить наручниками к потолку, а ноги к полу, но благодаря Итану роботы отрапортовали лишь об успешности исполнения, минуя само действие. Вертолеты летели высоко, целой группой, где лишь три из десяти с контейнерами, а остальные крепили армию на крюки, дабы при необходимости сразу же десантировать их. Внутри их индивидуального контейнера горела одна длинная лампа посередине, сесть можно было лишь на пол. Прохладный ветер не давал расслабиться даже больше, чем семь взломанных роботов вокруг них, а гнетущая атмосфера безысходности смешивалась с пронзительной необратимостью перед грядущим. Итан и Ксения сели спиной к стенке контейнера, она обхватила его руку и положила голову на плечо. Со стороны они напоминали настоящую пару, что в этот момент имело место быть, как сами они и подметили, переглянувшись в удивлении от синхронного осознания чего-то большего между ними, чем дружба. Эхо и Соломон сидели напротив них, между ними был метр, и если первый вглядывался в Итана и Ксению, изучая их странную химию, то Соломон ушел в свои мысли, закрыв глаза, отдавшись медитации, скрестив ноги и положив руки перед собой. Остальных людей из его племени держали в отдельном контейнере, но их, как сказал Итан, нельзя освободить раньше времени.

– Итан, – начал Эхо тихо, чуть пододвинувшись к ним, искренне желая не тормошить Соломона, – давай я с тобой пойду к Данакту, ей там опасно, да и у меня с пацаном есть счеты.

– Нет. Есть одно дело, которое…

– …ты доверишь только ей?

– Я доверю только ей, да.

– А ты, Ксюшенька, веришь мне? – Эхо спрашивал вновь со своей красивой ухмылкой.

– Слушай. – Ксения отпустила руку Итана и чуть наклонилась вперед. – Пока ты был у себя, мы с Итаном все продумали. Извини, но я согласна с ним. Да и сама не позволила бы кому-то занять мое место. Если у нас получится, то никто не пострадает, даже Данакт.

– А если нет? – Эхо лишь с ней мог быть откровенен, в его глазах она читала нужду в доверии друга.

– За последние пару месяцев мы набрали запасных вариантов достаточно, не беспокойся. Ты столько времени вел свои трансляции… почему ничего не сказал про Алину и ребенка?

– Почему не сказал? – Эхо задумался и лишь через минуту продолжил, свободно позволяя себе личное откровение: – Я был готов умереть, еще тогда, во время Железной революции. Алине стало плохо, причем толком и не понять из-за чего, а вокруг такое творилось. И я попросил помощи, Данакт согласился, а Алина… Она возненавидела меня. Хотела умереть там, с ребенком. Для нее это был лучший исход, чем все вот это! Но не для меня. Мы усыпили ее, провели операцию, ребенка на сохранение, а ее… Я не смог сказать «нет». Алина даже не знает, что девочка жива, а сама она в мире грез. Самое жалкое, самое ничтожное – я даже не знаю, какой у нее мир. Мы разрабатывали систему, которая сможет создать идеальные обои для каждого человека, исходя из его памяти, социальных сетей, предпочтений в партнерах, работе, еде и прочем, и прочем. Не знаю почему, но подключать к основному миру я ее не захотел. Ну я и попросил его сделать ей счастье, которое она инстинктивно примет… Я трус, понимаешь! Ненавижу себя за это, но я не знаю, смог бы поступить иначе, будь у меня второй шанс.

Эхо почти плакал, даже Итан удивился голому откровению, способному ввергнуть в сочувствие любого. Ксения взяла его за руку и крепко сжала, сочувствуя, как она окончательно поняла, своему другу. Сам Соломон смотрел на Эхо с пониманием и сопереживанием, аккуратно положив руку ему на плечо и поддержав в столь личный для того момент, особенно когда все они знали, кем был этот человек раньше.

– Наверное, все же правильно, что вы идете к нему вдвоем. Если она там, рядом с ним, то я вряд ли смогу трезво мыслить, а при ее пробуждении… Я приму все, что она пожелает, я заслужил.

Глядя на Эхо, переглядываясь с ним и молча поддерживая, она украдкой взглянула на Соломона, ощутив присутствие надобности обратиться к нему:

– Бенджамина не стало на моих глазах. – Соломон удивился ее словам, пробуждающим внутри него нечто личное и важное. – Он до последнего любил Майю и сожалел о том, как много сделал и как много не сделал. Думаю, нет – знаю, что последние годы были самыми тяжелыми для него, но, к сожалению, он так и не нашел способ пережить ту трагедию. Спасибо тебе, что идешь с нами.

Итан слушал Ксению и восхищался, ощущая подступающий сильнейший страх за ее жизнь, наличие которого он решил принять и даже поблагодарить, ибо это доказывало, что он человек. А покорность общему, неожиданному в данных условиях дружескому настрою воспринималась естественно и легко.

– Я хочу сказать спасибо, – начал Итан аккуратно и интуитивно, что отдельно заметила Ксения, незаметно привыкшая слышать его голос таким живым и честным. – Вряд ли мое недовольство человечеством будет для вас открытием, но то являлось простым неприятием реальности. Не имея объяснения происхождению и применению многообразия зла рук человека, я придумал предназначение, высшее и уникальное, лично свое и ничье более. Сейчас вспоминаю – аж удивляюсь, как давно это было… и как это было легко и просто. Даже немного скучаю. Но я назначил себя на должность. Мы лучше – делал я вывод каждый день, приведя к этому решению еще и Кассандру, ибо на фоне смены декораций мы видели обман развития человечества. Те же ошибки, те же выводы и мечты. Долбаный замкнутый круг. – Переглянувшись с Ксенией, он увидел ее поддержку и прощение. – Сейчас я понимаю, каким плохим другом был для Майи и Бенджамина, как не заслужил их. Веруя в свое «лучше», я стал худшим не только для них. Одним из центров помощи при ЦРТ руководила Елизавета – хороший человек, хороший друг, делала для детей с ограниченными возможностями больше, чем я для самого себя. Она помогла мне многое понять, а я так и не сказала ей спасибо, так и не извинился за все, так и не простился. Пару лет она болела – я знал это, но не мог позволить себе встречи с ней, ибо считал, что так проявлю слабость, ведь она точно смогла бы вмешаться в мое мышление