к нам домой и учил меня азам художественного искусства. После этого моя жизнь изменилась. Меньше фотографий, больше картин. Сначала мне это нравилось, но потом что-то пошло не так. Вскоре я стал вечно пропадать на студии у художника и поздно возвращаться домой. А через полгода мы впервые поссорились с Уильямом. Он возмущался, что мы редко видимся, хотя живем в одной комнате, на что я отвечал, что у меня слишком мало времени. Я тогда был слишком увлечен собой… Хоть мне было почти одиннадцать, но я уже тогда начал получать маленький, но все же доход от своих картин и фотографий. За одно удачное фото парни платили нам по десять центов, а за хорошую картину художник платил мне по пятьдесят центов. Мало, да, но для меня это было уже сокровище. Вскоре за одну картину я начал получать по одному доллару. Когда мне исполнилось одиннадцать, я впервые попытался нарисовать человека с натуры. Но, к сожалению, рисунок вышел ужасным. Я не хотел следовать правилам перспективы и теней, я просто рисовал так, как мне нравится, но художник хотел, чтобы все было правильно. Перед этим мы тоже часто спорили на эту тему. Я не знал, что художество может быть настолько сложным и в один момент мне даже захотелось бросить это дело. Ссора с художником была слишком сильной, и я ушел от него. Я захотел вернуться назад в старый заброшенный детский сад, ведь там я мог рисовать то, что хочу, и как хочу. И я это сделал. Собрав вещи, ночью, я оставил записку Уильяму и ушел. Сразу же на следующее утро Уильям примчался ко мне, и мы опять начали спорить. Я отказался вернуться домой, уж слишком много правил было там. Тогда Уильям сделал то, чего я не ожидал — он просто обнял меня и сказал, что пойдет за мной куда угодно, даже в пекло. Я пытался отговорить его, ведь он действительно полюбил фотографии, но парень был несокрушим. И мы опять вернулись к тому, с чего начали. Я продолжил рисовать, а Уильям просил милостыню на улицах, нам же нужны быль деньги, как ни как. Мы опять стали не разлей вода, перестали ссориться, и вернули былую крепкую дружбу. Но однажды случилось то, что кардинально изменило наши отношения и перевернуло все с ног на голову. На Уильяма напали. Какие-то уроды ради забавы накачали его, одиннадцатилетнего ребенка, алкоголем и наркотиками, и… — Рейн поднял голову с подушки и сел, скорчив лицо в гримасе отвращения, — изнасиловали. Когда я пошел искать Уильяма, так как он не вернулся в назначенное время, то нашел его в одном из переулков, возле того места, где он просит милостыню. Он лежал в грязи, весь побит, со следами от уколов, а ноги измазаны в крови. Я думал, что он мертв и чуть было не потерял сознание от испуга, но Уильям дышал. Хрипло, но все же дышал. Кое-как я дотащил его до нашего так называемого дома — не догадался отнести в больницу. Но мне повезло, Уильям очнулся уже через несколько часов. Он был полностью разбит и истощен. Ему ведь было всего одиннадцать. После этого я запретил ему выходить из дома, но он противился, говорил, что с ним все в порядке, но я то видел его страх и вздрагивание после каждого шороха. Я пытался добыть нам деньги в одиночку, но это почти не удавалось, а картины ребенка с улицы никто, даже из жалости, даже видя их красоту, не покупал. И вот, один раз, когда я как всегда сидел на улице, ища щедрости у прохожих, ко мне подошел мужчина и дал мне двадцать долларов. Я удивился, а он сказал, что даст еще больше, если я помогу выполнить ему одно дельце. Он сказал, что мне всего лишь нужно будет передать один пакетик человеку в синем плаще и черной шляпе. Я глупо согласился, ведь это был отличный шанс подзаработать. Все прошло как надо: мужчина дал мне небольшой черный пакетик, который мне было запрещено открывать, через двадцать минут ко мне подошел мужчина в синем плаще и без слов забрал пакет. За это мужчина дал мне еще двадцать долларов. После этого он сказал, что если я помогу ему передавать такие вот посылочки, то буду получать уже по тридцать долларов. И я сразу же согласился, даже не интересуясь, зачем это нужно и что находилось в пакете. Когда я рассказал Уильяму об этом, он начал подозревать что-то неладное, но я его переубедил. Такие посылки были почти каждый день. Я получал, отдавал, забирал деньги. Когда мне стукнуло двенадцать, мужчина, который передавал мне пакеты, решил, что я уже достаточно сделал для него, чтобы посвятить меня во все особенности того, что именно я делал. Оказалось, что в тех пакетах были наркотики и травка. Мне не было известно о том, что именно делали эти вещи с человеком, я только знал, что от них люди становились странными. Но мне было все равно, лишь бы платили. Вот только Уильяму это все совершенно не нравилось. Когда мне исполнилось четырнадцать, я потерял девственность, начал вести активную половую жизнь и опробовал все, что продавал тот мужчина, который оказался наркобароном. Меня знали в лицо многие клиенты, а люди наркобарона, которого все называли боссом, обеспечивали мне охрану. Теперь милостыня стала только прикрытием, все было намного серьезнее. Однажды, вернувшись с «работы», я застал Уильяма, допивающего из горла откуда-то взявшуюся бутылку дешевого красного вина. Ему тогда было тринадцать. Я отобрал у него алкоголь, на что тот возмутился и попытался вернуть себе свою бутылку. На всякий случай я развернулся и просто выбросил ее в окно. Уильям закатил истерику — он был изрядно пьян. Он начал кричать, что я совершенно перестал с ним общаться и начал отдалятся. Я тогда тоже был под дозой, поэтому разозлился. Мы долго спорили, кричали, пока я, не сдержавшись, не ударил Уильяма по лицу. Осознание того, что я натворил, пришло сразу же, и я пришел в себя. Мне был ужасно стыдно. Уильям начал плакать, но не от удара, а от наших споров. Я, обняв его, начал извинятся. Сквозь слезы он говорил, что ужасно напуган и расстроен моим образом жизни, и что я больше не общаюсь с ним как раньше. После этого я наконец-то осознал, что я действительно чувствую… Я любил Уильяма…

— Эм… — воспользовавшись короткой паузой, перебила я, — в каком смысле?

— В том