невзирая на ночь, рисовал несколько часов. Просто слишком много боли накопилось во мне за все время, слишком много страданий я перенес. Поэтому я рисовал то, что хотел увидеть и то, что хотел бы получить: солнце, цветы, конфеты, мороженное, чистое поле, зеленую траву, большой дом, теплую кровать… мать и отца… К сожалению, я не смог нарисовать их лица — я просто не знал, как они выглядят. Но долго над этим грустить мне не пришлось — слишком многое я еще не нарисовал. Так продолжалось до того момента, пока последний мелок не стерся. То, что я считал волшебством, закончилось. Но я не хотел останавливаться — я хотел творить. Когда на следующий день я смог уже хорошо разглядеть то, что нарисовал ночью, я понял — это прекрасно. Эти нечеткие, кривые линии слаживались в моем воображении в великолепную картину, и я хотел дополнять эту картину снова и снова. После недолгой беседы, мы с Уильямом решили остаться в этом заброшенном садике еще на несколько ночей. Тут были пыльные, но все же постели, не слишком грязно, а для меня тут было еще и место для творчества. А когда я увидел, что Уильям тоже улыбается, смотря на изрисованную мной стену, мне еще больше захотелось творить. Вот только чем? Мелки закончились. Тогда я, будто наркоман, ищущий дозу, начал перерывать все шкафчики и тумбочки, в надежде найти хоть что-то имеющее цвет и способное передать этот цвет на твердую поверхность. Единственное, что я нашел, была небольшая коробочка засохлой гуаши, но даже этой находке я обрадовался как мешку денег. Естественно, тогда я даже не знал, что можно делать с краской, я просто выколупывал ее из коробочек и, будто мелом, рисовал на стенах.

Однажды, когда я бежал по улице после ливня, то поскользнулся и упал прямо в лужу. Мои руки тогда были все запачканы засохлой гуашью, так как я не хотел ее отмывать, потому что не считал ее грязной. Но когда вода попала на кожу, краска стала размазываться, будто подсолнечное масло. Я удивился и решил провести маленький эксперимент. Смочив футболку в луже, я быстро побежал назад в заброшенный садик и выжал всю воду в маленькую баночку с синей краской. Размешав ее пальцем и, проведя им по стене, я увидел, что линии от такой краски более однородны и красивые, и краски тратится меньше. Это маленькое открытие подарило мне новое чувство восторга, и я начал творить с более сильным рвением. Когда красок становилось мало, я искал любые вещи, из которых можно было добыть цвет: трава, грязь, цветы, камни, даже ворованные яйца я не ел, а делал из них краску. Рвение к творчеству сделало меня Жан-Батистом Гренуем, но если он искал запах, то я пытался найти цвет. Я даже дым пытался превратить в краску. Это стало смыслом моей жизни, не считая Уильяма. Я разрисовал все, что можно было разрисовать в заброшенном детском саду, начиная от стен и заканчивая осколками разбитой посуды. Я делал это просто потому, что хотел. Но однажды к нам в наше «убежище» попало пятеро парней, которые, как узналось позже, были фотографами, и решили немного поснимать старые здания. Мы с Уильямом, завидев незнакомцев, спрятались в детской спальне и наблюдали за посетителями сквозь дверной проем. Я видел удивленные и ошарашенные лица парней, когда они увидели раскрашенные стены и мебель. Когда один парень дотронулся до стены и случайно размазал краску на ней, я не выдержал и выбежал к ним. Меня разозлило то, что они сделали с моим творением. Они спросили, я ли это все нарисовал, и я кивнул. После этого я велел им убираться отсюда, будто бы это здание было моим домом, а они непрошенные гости. Тогда парни, переговорив между собой, сказали, что хотят сделать пару фотографий моих рисунков и меня. Я слышал, что такое фотографии, хоть никогда их не видел, но согласился, так как после этого парни обещали уйти. Я не позировал, не смотрел на камеру, а просто продолжал рисовать, пока они меня фотографировали. Через две минуты к нам вышел Уильям и, любопытно наблюдая за работой фотографов, тоже попал в объектив. Через полчаса парни, как и обещали, ушли. Я тогда не думал о том, что произошло, и не знал, что именно эти фотографии изменят мою жизнь. Через три дня парни вернулись и заявили, что дадут нам с Уильямом дом и еду, если мы согласимся с ними работать. Они предлагали нам это без никакой задней мысли, как узналось позже, но я отказал. Тогда они оставили нам свой адрес и сказали, что если мы передумаем, то чтобы сообщили им об этом. Я не хотел уходить из заброшенного здания — на его стенах было слишком много дорогих мне рисунков. Но на следующий день я увидел, как Уильям от голода падает в обморок. В довершении ко всему он подхватил простуду, что было опасно, так как его организм, изморенный голодом и плохой гигиеной, совершенно не имел иммунитета. Поэтому ради него я принял предложение парней. Мы пришли по назначенному адресу, где стоял старый многоквартирный дом. Подойдя к нужной двери, я постучал и нам сразу же открыли. Это был один из тех парней. Дальше события развивались с удивительной скоростью. Мы остались жить у этого парня, он предоставил нам отдельную комнату, одежду и еду. Я получил большой альбом и все, что нужно для рисования: карандаши, краски, кисточки, мелки, даже специальный уголь. И единственное, что мы должны были делать, это просто позировать там, где они скажут: на студии, дома, или на улице. Я видел эти фото: без тени пошлости, они были воистину прекрасны, и на некоторых я даже не узнавал себя, настолько они были профессионально сняты. Чаще всего под объектив попадал Уильям, так как он был красивым ребенком с большими зелеными глазами. Со временем мне понравилась эта работа. Парни были веселыми и дружелюбными, мы были сыты, я мог рисовать, а Уильям опять улыбался. Сейчас я понимаю, что-то время было самым счастливым за всю мою живую жизнь. Но это счастье продлилось не долго. Когда мне исполнилось десять один художник, просматривая фотографии парней, заметил мои рисунки и то, что в них скрыто. Он сказал, что у меня есть огромный потенциал, который нужно развивать. Парни обрадовались этому, так как это был мой шанс выйти в люди, да и мне эта идея казалась заманчивой. Каждый день мужчина приходил