мольбертов и множество картин и холстов разных размеров, разложенных у разрисованных стен. Именно из-за этих картин комната казалась намного меньше, чем есть на самом деле.

Рейн сидел на том самом кресле-подушке и что-то усердно рисовал в своем альбоме. Его выражение лица выдавало его злость и раздражение. Внезапно его лицо исказилось в странной гримасе боли и отвращения, и в следующую секунду альбом оказался отшвырнутым в противоположный угол комнаты.

— Говори, что хотела, и убирайся, — грубо сказал парень, не глядя на меня.

— Я не знаю, что говорить, — честно призналась я. — Но одно я знаю точно — ты не прав.

Рейн как-то грустно усмехнулся и фыркнул.

— И в чем же я не прав?

— Тебе не нужно было срывать свою злость на Мелори. Она волнуется за тебя, и твое возмущение из-за этого совсем не уместно. Ты должен извиниться перед…

— Не учи меня! Не забывай, что я старше тебя, — перебил он меня, взглянув в глаза.

— По твоему поведению это не слишком заметно.

Я не отвела взгляда и смотрела прямо в глаза Рейна. Наш немой диалог продлился почти минуту, после чего парень опять ухмыльнулся и, закрыв глаза, опустился с кресла на пол и поставил на него свою голову, как на простую подушку.

— Сядь, — немного резковато, но уже не так грубо велел он мне, кивнув головой на пол рядом с собой.

Я послушно подошла и по-турецки села на грязноватый от краски деревянный пол справа от парня.

Неловкое для меня молчание длилось примерно минут пять. Все это время я смотрела на Рейна, который лежал с закрытыми глазами сложив запачканные грифелем карандаша руки на груди. Он был одет в ту же одежду, что и в школе, только теперь она была помята и, кажется, чем-то запачкана. Черные волосы парня были взлохмачены, а от него самого, как и говорила Мелори, попахивало алкоголем.

— Алкоголь умершим безвреден, — внезапно сказал он, видно, услышав, как я шмыгаю носом, принюхиваясь. — К сожалению. Для нас он как вода.

— Тогда почему ты пил?

— Потому что захотел, не ясно что ли? — буркнул он, нахмурив брови, но не открывая глаза. — А если я что-то хочу, то исполняю это желание, каким бы абсурдным оно не казалось. Это же моя потребность, так почему же я должен ее в себе подавлять, если у меня есть возможность ее исполнить?

— И что дало тебе то, что ты залил в себя алкоголь?

— Исполнение желания. Я сделал то, что хотел, и мне полегчало. Ведь исполнение желаний — это же так чудесно!

Последнюю фразу он выпалил, открыв глаза, громко и с хорошо заметным сарказмом, стукнув кулаками по полу.

— В чем твоя проблема? — спросила я через пару секунд, не найдя другого вопроса в голове.

— В чем моя проблема? Моя проблема в том, что я мертв, черт возьми! Я заперт в теле пятнадцатилетнего мальчишки, благодаря чему я для всех и есть пятнадцатилетний, хотя мне уже больше двадцати! И я останусь таким мелким, даже когда мне перевалит за сотню! — вдруг воскликнул Рейн, подняв голову и взглянув на меня.

— Ты только сейчас это осознал?

Мой голос был холоден. Нет, я не хотела его обидеть, просто мне не нравится, когда на мне срывают свою злость. Тогда даже все желание утешить человека пропадает.

К моему удивлению Рейн ответил тихо, без крика, и совсем не так, как я ожидала.

— Да.

Его взгляд изменился: пропала та насмешка, те злые искорки, и остались только боль и немое отчаяние.

— Вчера, — продолжил парень, опустив голову, — я встретил человека, которого не видел уже почти десять лет. Этот человек был для меня всем, когда я был при жизни. Можно сказать, что ради него я и жил. И ради него умер… — Рейн сделал короткую паузу, погрузившись в мысли. — Признаюсь, я даже сразу его и не узнал. Он первым окликнул меня, по имени. Я видел на его лице недоверие, удивление, надежду… Но я… я!..

Рейн закрыл лицо руками и начал сжимать пальцы, оставляя на коже глубокие царапины, которые почти сразу же начинали заживать.

— Я сказал, что он ошибся! Что я не Рейн! Но это ведь ложь! Ложь! — он опять начал кричать. — Я Рейн! Рейн Долорес! Почему я не мог сказать правду? Потому что он теперь был хорошо одет, в костюм, а не в обноски, как раньше? Или может потому, что ему сейчас было двадцать лет? Или может потому, что держал за руку красивую девушку?! Почему, Мио? Почему?

Не знаю, что было порывом моих последующих действий. Возможно, это то, что сейчас Рейн впервые нормально говорил со мной, безо всяких приколов или грубостей. Возможно, это потому, что в его глазах читалась искренняя мольба о помощи. Возможно, это потому, что если бы он сейчас был жив, то точно бы заревел. Или это потому, что я сейчас просто хотела его утешить. Я не знаю. Но я и не искала причину, а просто резко обняла его, сильно прижав к себе так, что его нос уткнулся мне в плечо. Сцепив сзади руки, чтобы парень не смог отстранится, я, воспользовавшись его шоком, который вызвали мои действия, заговорила:

— Бессмысленно искать причину тому, что уже не изменить. Это дает только лишние разочарования. И вообще никогда не стоит думать о прошлом. Его нужно помнить, но не задумываться над ним, потому что это всегда приводит к грусти. И не важно, веселые это воспоминания или плохие. Так как вспоминая плохое, мы караем себя за ошибки прошлого, а вспоминая веселое, мы грустим, что это нельзя вернуть. Но знаешь, даже если мы мертвые, даже если мы не можем нормально дышать и жить — мы все еще люди, хотя внутри нас живут монстры. Просто мы, пытаясь спастись, сошли с дороги и теперь бродим по лесу, заходя все дальше и дальше в чащу. Но какой бы ты путь не выбрал, куда бы ни зашел — ты все еще человек. Пока ты можешь сам идти по этому пути и свободно владеешь своими ногами — ты человек. И даже умерев, ты все еще остаешься этим слабым и наивным существом. Единственная разница между тобой и простыми людьми это та, что ты идешь по девственно чистой траве и можешь двигаться, полагаясь только на свои чувства, а люди идут по затоптанной грязной дороге, без возможности повернуть назад, которая для всех них кончается смертью. Дальше — обрыв. И они это осознают. Некоторые смиряются с этим фактом,