стала сильнее и строже. Не понимал, в какой миг перестала видеть в нём учителя. Уже в дверях Маша спросила:

— Илья Сергеич, скажите честно, вас нисколько не волнует, что я иду сегодня с Зазой в ресторан?

Глаза её глядели теперь без печали и обиды. Они зорко следили за реакцией Руднева. Щёлкнул вскипевший чайник.

— Ты хотела кофе, — сказал Руднев.

Маша исчезла. Он поглядел, как в чайнике успокаивается вода, потрогал зачем-то его горячий бок. Потом сорвал с холодильника стикер, на котором был записан телефон полицейского. В первый раз Илья перепутал цифры и попал на ворчливую тётку. Во второй раз ему удалось дозвониться, и в трубке забасил уже знакомый круглый голос капитана Бырдина.

— Доктор Руднев из детской областной.

— Кто?

— Врач из реанимации. По поводу мальчика, которого сбила машина.

— А! Ну?

— Сегодня переводим его в палату. Можете приехать и…

— Сегодня никак не могу.

— В общем, приезжайте, когда сможете. У меня есть для вас информация. Родни у него, скорее всего, не осталось. Но, похоже, я нашёл людей, которые могли бы его знать.

— У них есть какие-нибудь претензии?

— Какие претензии?

— У людей этих.

— Не знаю. Понимаете, у него, скорее всего, было две сестры.

— Они иск будут писать?

— Я вам пытаюсь объяснить!

— Ладно, понял. Не о… р… и…

— Алло?

— Пр…

— Алло, пропадаете!

— Приеду — разберёмся! Слышно, на?

— Кстати, его зовут Костя.

— Кого?

Осёл. Осёл.

Осёл.

Из реанимации Костю перевели в хирургию. Освободившееся место заняла двухлетняя девочка, которую едва не убил пьяный отчим. Он шесть раз ударил ребёнка вилкой, а сам лёг спать. Девочку привез молодой полицейский. Она была завёрнута в одеяло, покрытое бурыми пятнами. Пока шла операция, полицейский сидел в приёмном отделении, и одеяло лежало у него на коленях.

На новом месте Костя пугливо озирался на белые углы, облизывал сухие губы и ни с кем не говорил. Ни с кем, кроме Маши.

— Ну как он? — спросил Руднев, встретив её в коридоре.

— Мычит.

— Что мычит?

— Папа умер. Ася умерла.

— Папу Пашей звали?

— Не знаю.

— Я же просил… А кто такая Ася? Его сестра?

— Да.

— А вторая?

— Кто вторая? Илья Сергеич, отстаньте уже. Что услышала — то и говорю. Мне пора домой.

— Сестра вторая. У него было две сестры.

— Почему? Почему я должна этим заниматься? Нате, возьмите! — Маша вернула Рудневу модельку скорой. — Не нужна она ему.

Илья взял тёплую игрушку.

— Почему не нужна? — растерялся Руднев. Маша прошла точно сквозь него.

— Постой! — бросил он вдогонку.

— Что ещё?

— Спасибо тебе. Может, завтра увидимся где-нибудь не в больнице?

Заведующий ОРИТа имел личный кабинет. Это была узкая комната без окон и воздуха, служившая раньше аппаратной. Теперь в ней теснились советский шкаф, рыжий стол, тумба со страдающим фикусом, два непрочных стула и сам заведующий — Матвей Адамович Шамес.

— Ас-саляму алейкум, Матвей Адамович! — Руднев вошёл без стука, сел напротив. — Вызывали?

Матвей Адамович поднял густую чёрную бороду, вдохнул с запасом и свёл перед собою в клин тонкие руки.

— И тебе здравствуйте, Илюша. Вызывал. О теме разговора ты, наверное, догадываешься?

Руднев покатал глаза.

— Если нужно скинуться на новое окно — я готов.

— Окно? Ах, да-да… Но речь не об окне. На тебя жалоба поступила. Можешь что-нибудь сказать?

— Чувствую сильнейшее угрызение совести. Можно идти?

— Ну, подожди. Почитай хоть. — заведующий протянул бумагу.

— Вот вам телеграмма от гиппопотама, — Руднев взглянул поверх листа. — О-о-о, нет! Там так много написано. Можно краткое содержание?

Бумага задрожала на весу.

— Пишут, что ты нагрубил и не пустил в реанимацию. И ещё… — Матвей Адамович надел очки. — Отказал представителю правоохранительного органа в…

— Какого органа?

— Правоохранительного! Отказал в сотрудничестве, чем вызвал задержание следствия по делу о наезде на гражданское лицо.

— На лицо?

— Ты согласен?

— С чем? Никакого задержания я не вызвал.

— Илья, дорогой, вот претензия, — заведующий сделал это слово таким мягким, что из него высыпались все согласные. — Спустилась от главврача! Я обязан на неё отреагировать. Давай вместе разберём ситуацию. Ты нагрубил полицейскому? Расскажи-ка всё детальненько?

— Всё, расходимся, Матвей Адамович.

— Нет, не расходимся! Выкладывай, что случилось?

— Ничего не случилось. К нам поступил пациент после ДТП. Наутро явился этот Бырдин. Стал командовать. Я ему не грубил, просто ушёл. Слава добрым докторам!

— Это не тот, что в приёмном сидит?

— О господи! Он ещё там? Нет, это другой правоохранительный орган. Привёз сегодня ребёнка с колотыми.

Заведующий поднялся, держа перед собою бумагу.

— А с этим мне что делать?

— Не волнуйтесь. Я разговаривал сегодня с Бырдиным и вызвался помочь. Он был добр и туп. Думаю, следствие ждёт недержание. А про жалобу никто не вспомнит.

Лист дрогнул и исчез под стопкой документов на краю стола.

— Иди.

— Матвей Адамыч, в ординаторской… Распорядитесь всё же поменять стекло?

— Иди!

Руднев спустился в приёмное. Молодой полицейский сидел на прежнем месте. На соседнем стуле лежало одеяльце, сложенное ровным квадратом. Полицейский увидел, что врач идёт к нему, поднялся, протянул руку, забыв, что не так давно уже здоровался с Ильёй.

— Почему вы не ушли? — спросил Руднев.

— Волнуюсь, — ответил тот.

— Не волнуйтесь. Она скоро поправится.

Илья пожал руку. «Сегодня день холодных рук», — подумал он. В приёмном всегда жил сквозняк. Даже летом охранники ходили в зимних ботинках, а гардеробщицы кутались в ватные кофты.

— Хорошо. Но я всё равно… Вы понимаете, зачем они так?

— Кто?

— Ну отчим её. И мать! Та вообще спала рядом, когда я вошёл. Спала на той же кровати. Я так её и не добудился.

— У тебя есть сто рублей? — спросил Илья, пошарив по карманам.

Полицейский исполнил просьбу Руднева как приказ. Он достал бумажник. Вытащил из него сто рублей.

— Капучино или эспрессо?

— А?

— Кофе какой будешь?

— Любой.

Руднев вернулся от кофейного автомата с двумя горячими стаканами. Один он сунул в руки полицейского.

— Согрейся. И езжай домой. Или на службу — не знаю, куда тебе там надо.

— Никуда не надо.

Илья отпил кофе. Полицейский тоже сделал короткий глоток. Они сели так, что между ними оказалось окровавленное одеяло.

— Знаешь, мы тебя оставить здесь не можем, — сказал Руднев. — У нас уже есть один бездомный пёс. Ещё одного не потянем! — Полицейский чуть улыбнулся. — Я не знаю, зачем они это сделали, — продолжил Илья. — Я, как и ты, не понимаю, что случается с людьми, когда они решают поднять руку на ребёнка. Не понимаю, откуда берётся эта жестокость. Иногда мне хочется, чтобы в мир пришла чума, от которой бы передохли все взрослые и остались только дети. А девочку твою мы