– Похоже на аконит… Но это не совсем он. Видите вот здесь? – Она ручкой указала на пещеристые фиолетовые цветы. – Здесь цветки не одиночные, а в пучках. «У видов Aconitum одиночные цветки располагаются вдоль стебля. Цветение начинается примерно на три месяца раньше положенного срока. Аконит цветет летом».

Он провел рукой по лицу. Теперь, когда они уютно устроились на кухне Шафран, поздний час и последние ночи почти без сна напомнили о себе.

– Может, это другой вид? С которым вы еще не сталкивались?

– Этот род растений широко распространен и разнообразен, так что, полагаю, такое возможно… Но у этого экземпляра листовидные прилистники, вот здесь. – Она осторожно ткнула ручкой в листья, в ту точку, где они соединялись со стеблем. – Однако весь вид Aconitum можно охарактеризовать как полностью лишенный прилистников. – Она наклонилась к одному из текстов и кивнула, подтверждая свои слова. – Но структура цветка, закрытое отверстие с четко очерченными прожилками…

Александр не стал ее прерывать. Наблюдая, как она опирается на локти и сосредоточенно хмурится, он задавался вопросом, как среди ночи оказался в квартире женщины, весь в грязи, и занимался изучением потенциально опасного растения.

По-видимому, он задремал, опустив голову на руку, поскольку Шафран пришлось его разбудить, чтобы сообщить, что результатом их вылазки она удовлетворена. Украденное растение оказалось, по крайней мере, того же рода, что и хорошо известные ядовитые виды, но она не могла с уверенностью сказать, что данное растение является видом ядовитого аконита. Импровизируя со всем арсеналом имеющихся на кухне средств, она сделала все возможное, чтобы сохранить разные части растения, и положила их в ящик для льда.

– Александр, я считаю, что нам нужно пойти к инспектору Грину и все ему рассказать, – серьезно заявила она.

– И что же мы ему скажем? – Александру совсем не хотелось объяснять инспектору, каким именно образом они нашли растение.

– Скажем, что обнаружили, что доктор Беркинг вывел собственный сорт крайне ядовитого растения!

– Вот этого? – спросил Александр, покосившись на выполненный Шафран набросок находки.

– Другого объяснения у меня нет. Конечно, мне предстоит проверить его еще и по другим источникам, но человек с опытом Беркинга вполне мог скрещивать растения, пока не получилось нечто подобное. – Шафран сделала паузу, на ее лице отразилось беспокойство. Она вздохнула и покачала головой, ее энтузиазм угас, и теперь она выглядела бледной и уставшей. – Я не знаю точно, с чем он был скрещен или какими химическими свойствами обладает, но признаки аконита в нем присутствуют.

– Инспектору Грину придется отправить его в лабораторию. – Александр провел рукой по волосам, смахнул листок и нахмурился, глядя на него. – Результаты могут оказаться не готовы до отплытия корабля. Он не может арестовать Беркинга за то, что тот вывел новое растение, пусть даже и ядовитое.

Шафран прикусила губу.

– Доктора Максвелла он арестовал и за меньшее, не так ли? – Она подняла глаза и с мольбой воззрилась на него. – Нужно рассказать инспектору, Александр.

Александр со вздохом согласился отправиться к инспектору завтра. Он надеялся, что к тому времени Шафран откопает в своих источниках что-нибудь полезное.

Они тихо прошли по коридору, чтобы не разбудить ни Элизабет, ни проживающую внизу хозяйку квартиры.

Ветер стих, небо стало ясным. Над аккуратными рядами домов серебрился тонкий серп луны. Чтобы поймать такси, они направились к более оживленной улице и по дороге сравнивали свои синяки и царапины. Шафран выиграла соревнование с большим отрывом: во время поисков в саду она поранила не только руки, но и обзавелась длиннющей царапиной на шее. Зато Александр одержал победу в номинации «худшая травма»: длинная ссадина от шипа рододендрона пересекла его руку прямо над шрамом.

– Александр, – начала Шафран, искоса взглянув на него, – откуда у вас этот шрам?

Он устал, извалялся в грязи и прополз со своей спутницей через чужой темный сад. Почему бы ей не сказать?

– С войны. – Он остановился и посмотрел на нее. Шафран сжала губы, словно собиралась попросить более подробных объяснений, но не стала. При виде ее растерянного лица Александр улыбнулся. – Я же говорил, что воевал в Фромелле. Мое подразделение застряло в траншее. Мы сражались, многие мои друзья погибли. Кто-то бросил гранату, и она упала рядом со мной. – Он сделал паузу, пытаясь прогнать настигшие его воспоминания о грязи и крови. – Я потерял сознание, а очнулся с сотрясением мозга. На руке и на спине не было живого места. Ожоги второй и третьей степени и частичная потеря движения. Врачи опасались, что повреждены нервы и что это надолго. Но и рука, и спина зажили. Пришлось научиться писать левой, но по сравнению с большинством я легко отделался. У меня нет причин жаловаться.

Он взглянул на Шафран, но ее лицо скрывала тень.

Александр подумал, а не рассказать ли ей больше. О том ужасе, который он испытал, когда очнулся и ощутил, что половина его тела в огне. О том, каким мучительно чужим показался он самому себе, когда впервые посмотрел на покрытое шрамами тело. Как вид или запах дыма, или грохот упавшей на пол книги вызывали в нем такую панику, что он забывал, где находится.

Испугавшись, что сходит с ума, он поговорил со своим старшим братом, бывшим пилотом. Его брат и несколько его друзей испытывали по возвращении с войны похожие состояния: их мучили ночные кошмары, у них дрожали руки, их пугали громкие звуки, а любая грубость или насилие вызывали оторопь. Некоторые, кто пережил еще большие ужасы, чем он, бежали в деревню. Другие использовали алкоголь или более тяжелые средства. Как и он, до того, как обнаружил лучшую стратегию. Прошло несколько месяцев с тех пор, как у него случались «срывы», как он их называл, и больше года с тех пор, как они являлись постоянными спутниками его жизни.

Ободренный своим прогрессом или, возможно, поздним часом, Александр продолжил:

– Вы наверняка слышали о контуженных на войне солдатах, которые не выносят громких звуков или внезапных изменений. Я был одним из них.

Он вспомнил, как однажды вышел из себя после того, как его трясущиеся руки выронили в лаборатории очередную пластинку.

Пластинка упала на пол, и под воздействием горячей волны гнева и стыда он швырнул поднос с образцами на пол. В паузах между своими тяжелыми вдохами он услышал, что в коридоре наступила тишина. Он не видел, чтобы кто-то стал свидетелем его жалкого поступка, но не сомневался, что, если кто-то это заметит, он вылетит из университета навсегда. В тот день он обратился за помощью к доктору Эйвери. Профессор обучил его одной из форм тибетской медитации, и Александр больше не оглядывался назад.

С тех пор прошло почти три года. Теперь он другой человек. Он прочистил горло и сказал:

– Мне помогает одна дыхательная техника. Помните, я о ней уже упоминал?

– Я заметила, что вы всюду наводите порядок, – мягко произнесла Шафран. – И ваш кабинет всегда сверкает чистотой. После эксперимента с шолотлем, – она остановила его, положив руку ему на плечо, – вы убрали весь кабинет. Хотя я устроила там такой хаос!