К концу последнего курса он окончательно превратился в изгоя, одинаково презираемого всеми курсантами учебного взвода. Однако отношение сокурсников не повлияло на последующее распределение. Как и планировалось с самого начала, курсант Шаргаев был распределен в части морской пехоты и направлен для дальнейшего прохождения службы в войска Дальневосточного военного округа. Приехав в часть, которая располагалась в шестидесяти километрах от Владивостока, и получив в свое подчинение взвод солдат, Шаргаев принялся насаждать в нем свои законы, которые ничем не отличались от законов некогда возглавляемой им подростковой уличной группировки. От солдат своего подразделения он требовал безоговорочного подчинения и выполнения всех без исключения армейских нормативов. За любую, даже малейшую провинность, не говоря об открытом неподчинении, виновный наказывался учебно-тренировочным боем с командиром взвода со всеми вытекающими из этого последствиями. Всякий раз разбивая до кровавых соплей лица своих бойцов и отбивая им почки, Шаргаев представлял перед собой бывшего командира роты, который точно таким же способом учил его самого. Раз за разом произносимые командиром слова «спарринг в полный контакт», за которыми следовали разбитые в кровь губы, вывихнутые суставы и отбитые внутренности, заставляли солдат до остатка выкладываться во время кросса или при прохождении полосы препятствий. Шаргаев желал, чтобы его взвод был лучшим во всей части, и он этого добился. Страх быть зверски избитым собственным командиром оказался куда сильнее пустых призывов к повышению боевого мастерства. Очевидные успехи, достигнутые взводом Шаргаева в боевой подготовке, заставили командование части обратить внимание на взводного командира, после чего Шаргаев был назначен заместителем, а затем и командиром роты, самым молодым во всей части. Он досрочно получил звание капитана и был включен в резерв на замещение вакантной должности командира батальона. Впереди четко обозначилась перспектива военной карьеры.

Однако оказавшиеся в подчинении Шаргаева младшие офицеры не приняли насаждаемых им методов кулачного «воспитания» личного состава. Один из них подал на имя командира части рапорт, где привел факты избиения Шаргаевым своих солдат. Проведенное служебное расследование полностью подтвердило факты систематических избиений и выявило новые. Скандал грозил разразиться нешуточный, и командование части, чтобы замять его, направило Шаргаева во главе сводного подразделения морских пехотинцев в Чечню. Весьма кстати пришел приказ командующего округом о привлечении подразделений морской пехоты к антитеррористической операции. Вместе с Шаргаевым в Чечню были отправлены и другие офицеры, кто своим пьянством, систематическими нарушениями дисциплины и прочими проступками портил командованию части все показатели, мешая получить высокую оценку за организацию несения службы.

Оказавшись в Чечне, Шаргаев наконец дал выход клокотавшей в нем злобе и жестокости. Он одинаково ненавидел всех чеченцев, не делая различий между измученными непрекращающейся войной мирными жителями и боевиками. Он грубо обыскивал стариков и женщин на блокпостах, не стесняясь ощупывать приглянувшихся ему молодых статных чеченок. Но его излюбленными операциями являлись зачистки. Когда можно было ворваться в дом, уложить всю чеченскую семью на пол, для острастки попинать ногами мужчин, врезать прикладом между лопаток, вдоволь полапать их молодых баб и забрать из дома все, что захочется: деньги, ценности и стоящие бабские цацки. Правда, найти деньги удавалось редко. То ли «чехи» успевали надежно припрятать их, то ли и вправду не имели. Зато отвели душу на их бабах. Когда удавалось разложить какую-нибудь чеченку, трахали всем скопом. Одну деваху старлей Завгородний дважды отымел. Сучка потом на него набросилась, ногтями по роже полоснула, видно, хотела глаза выцарапать. Так он ей за это кадык вырвал. С одного взмаха, словно тигр. С тех пор погоняло так за ним и приклеилось.

Позже, уже превратившись в Адмирала, Шаргаев не раз вспоминал свою чеченскую командировку. Именно в Чечне он впервые познал ощущение безграничной власти над другими людьми. Когда он, под прикрытием своих ощетинившихся автоматами бойцов, врывался в дома чеченцев, подозреваемых в связях с боевиками, то мог сделать с ними все, что хотел. И они это знали! Поэтому молча сносили все оскорбления и побои, безропотно позволяя ему забирать у них приглянувшиеся ему вещи.

Шаргаев и его ближайшие помощники: Тигр, Сапан, Жало и Штык, фактически превратившиеся в банду грабителей и мародеров, вернулись из Чечни в конце лета 96-го года. Но это были уже не те люди, что покидали часть полгода назад. Из Чечни вернулись звери, попробовавшие свежей крови и познавшие животный страх загнанной в угол обреченной жертвы. Новое, ни с чем не сравнимое чувство абсолютной власти оказалось сильнее любого наркотика. И, как наркотик, оно требовало новых будоражащих кровь ощущений. Шаргаев и его подельщики пытались глушить это чувство водкой и «шилом» – разбавленным водой техническим спиртом. Но спирт не мог затушить пожар страстей, бушующий в их отравленных душах. И в конце концов он прорвался наружу.

Как обычно, вся компания, затарившись спиртом, с вечера засела на квартире Шаргаева. Из всех пятерых он единственный имел квартиру в жилом городке. Тигр, Сапан, Жало и Штык жили попарно в офицерском общежитии. За полночь, когда давно уже был потерян счет выпитым стаканам разбавленного спирта, Шаргаев почувствовал, что содержимое его желудка просится наружу. Он поднялся из-за заваленного объедками и залитого «шилом» стола и, протопав в прихожую, толкнул дверь в уборную. Но там, обхватив руками унитаз и свесив голову в очко, блевал Сапан. Пробормотав бессвязную нецензурщину в адрес занявшего толчок Сапана, Шаргаев вышел на улицу. Щитовой двухэтажный дом, где он жил, располагался напротив спортивного городка. Для экономии электроэнергии спортгородок не освещался и каждую ночь погружался в темноту. И хотя ни в одном окне, кроме его собственной квартиры, свет уже не горел, взошедшая луна ярко освещала идущую вдоль спортгородка пешеходную дорожку. Не заботясь о том, что его может кто-нибудь увидеть, Шаргаев спустился с крыльца, зашел на газон и, нагнувшись, с утробным рыком отрыгнул на траву зловонную жижу желудочного сока, спирта и непереваренных объедков. Когда он разогнулся, то увидел перед собой, на пешеходной дорожке, хрупкую женскую фигурку в светлом платье. Девушка глядела на него и осуждающе качала головой. Присмотревшись, Шаргаев узнал жену того самого лейтенанта – щенка-молокососа, обвинившего его в избиении своих солдат. Щенок женился недавно, когда Шаргаев еще находился в Чечне. Ненависть к лейтенанту вспыхнула в Шаргаеве с новой силой. Ублюдок! Пока они давили «чехов», он развлекался со своей бабой. Небось драл ее и надеялся, что командира пристрелит какой-нибудь чеченский снайпер! Ненависть к подчиненному рикошетом переключилась на его молодую жену. Стиснув кулаки, Шаргаев двинулся к стоящей перед ним девушке.

А она по-прежнему стояла на дорожке и не ощущала надвигающейся опасности. Ее муж накануне заступил в наряд помощником дежурного по части. Ночью он должен был обходить военный городок. Ночь выдалась по-летнему теплая, и девушка, не сумев заснуть, решила тоже прогуляться по городку в надежде встретить своего мужа. Она и предположить не могла, что в части, где все свои и не бывает посторонних, с ней может что-то случиться.