мы называем Новым Заветом, ещё до формирования официального канона (антимаркионитский канон датируют концом II в.) самым тщательным образом регулировался. Знаки пунктуации, руководства по произношению, списки ключевых слов, знаки абзацев и исправления, согласующие текст с образцом, присутствуют во II в. н. э., что очень сильно отличается от практики нехристианских средиземноморских рукописей того же периода, которые дошли до нас.

Проявляя определённый оптимизм в отношении преемственности раннехристианской литургической практики, также можно начать формировать связи между временем Иисуса и апостолов и более поздними аскетическими и мистическими традициями. Мы имеем прекрасные примеры аскетической традиции в Евангелии от Фомы, которого часто относят к I в. Произведение, известное под названием «Пастырь Эрма» (140‑е гг.), также отражает эту традицию нравственной суровости. Трактат о Воскресении (III в.) и другие рукописи Наг-Хаммади – не только образцы еретического или гностического христианства; некоторые из этих произведений выражают общепринятую церковную практику, находясь в прямой преемственности с такими новозаветными произведениями, как Послание Иакова, Послание Иуды, послания Петра, и даже самым ранним материалом из Евангелий от Матфея и Луки, известным как «Q». Если говорить о мистических аспектах, они отчётливо присутствуют в посланиях Колоссянам, Ефесянам, Евреям, Иоанну, Евангелии Истины и в предположительно гностических Евангелиях и проповедях (например, в Евангелии Истины, которое считается произведением, представляющим подлинные взгляды Валентина). В Послании к Колоссянам 2:12 говорится: «…быв погребены с Ним в крещении, в Нём вы и совоскресли верою в силу Бога, Который воскресил Его из мёртвых». И далее: «Итак, если вы воскресли со Христом, то ищите горнего…» (3:1); для многих это стих, учреждающий христианский мистицизм.

Гностический – вероятно, валентинианский – «Трактат о Воскресении» из Наг-Хаммади описывает множество способов или методов, посредством которых христиане могут воспринимать себя как «уже воскресших». «Каждый может практиковать разными способами, и он освободится от этого Элемента, дабы не впасть в заблуждение, но самому снова обрести то, что было изначально» («Трактат о воскресении», 49:30). Этот текст заслуживает определённого внимания, поскольку, кажется, как манихеи, так и по меньшей мере некоторые сирийские христиане знали его в сирийской версии, которая существовала уже в VII или VIII в. Как в 1986 г. отмечал Арман Вийо120, сочинения, найденные в Наг-Хаммади, предположительно гностические, были бережно переплетены в мастерских монахов, живших в монастыре Пахомия Великого, в прочих отношениях довольно консервативных. Как можно это объяснить? Почему такие ортодоксальные монахи не только сохранили, но и сделали роскошные переплёты для еретических произведений? Вийо предлагает, что эти работы читались в дискурсивном сообществе аскетической общины пустыни – и не как умозрительные богословские труды. Другие учёные продолжают утверждать, что эти трактаты действительно были гностическими и отражают присутствие гностиков среди пахомианских монахов. Пахомианское православие обнаруживается в сочинениях, также переведённых Вийо, отредактированных в период после того, как эзотерическая библиотека Наг-Хаммади была спрятана (360-е гг.). Если хотя бы некоторые эти произведения действительно ценились за их аскетическое содержание, тогда их могли передать в сирийские церкви вместе с другими эллинистическими текстами, в том числе самыми трудными произведениями Евагрия Понтийского.

В «Трактате о Воскресении» постоянно звучат аскетические и мистические темы121:

Спаситель поглотил смерть… ведь он ушёл из мира, что погибает. Он преобразился в нетленный Эон и воскрес, поглотив видимое невидимым, и дал нам путь нашего бессмертия. Тогда… мы страдали вместе с ним, и воскресли с ним, и отправились с ним на небеса.

Сейчас, если мы присутствуем в этом мире, неся его, мы – его лучи, и мы охвачены им до нашего заката, то есть до нашей смерти в этой жизни. Мы влечёмся им в небеса, словно лучи солнца, не сдерживаемые ничем. Это духовное воскресение, которое поглощает душу так же, как и плоть.

Сильно царство Плеромы, ничтожно то, что вырвалось [из неё] и стало миром. Но она охватывает Всё. Мы обрели спасение от начала и до конца!

Иллюзия – этот мир, а не воскресение. Всё подвержено переменам, но воскресение не меняется; то незыблемая истина. Оно есть откровение того, что есть, и преображение вещей, и переход в новизну.

Бегите разделений и оков, и вы будете иметь воскресение.

Почему бы не считать себя воскресшим и уже обретшим это?

Каждый может практиковать разными способами, и он будет освобождён от этого Элемента, дабы не впасть в заблуждение, но самому снова получить то, что было изначально…

Однако в «Трактате» почти отсутствуют выражения, которых нельзя было бы найти в Новом Завете, особенно в посланиях св. Павла, и в намёках на «восхождение на престол» из еврейского мистицизма (меркава), которые возникают в Евангелиях, Втором послании к Коринфянам (глава 12) и в Откровении. Неудивительно, что такие идеи, как «мы влечёмся им в небеса, словно лучи солнца», ценились пахомианскими монахами Египта и, вероятно, дошли до круга Авраама Кашкарского, источника монастырских обычаев в Сиро-персидской церкви. В жизнеописаниях Миларепы, когда он начинает проявлять сиддху левитации, его критикуют за то, что он просто «оседлал солнечный луч»122. Не стоит забывать, что при рождении Миларепу назвали Топага, что означает «благая весть», то есть евангелие. Необычные пересечения с христианством можно встретить в мире ньингма, где вырос Миларепа.

Некоторые из этих христианских текстов могут отражать мистицизм восхожденияна-престол (меркавы) сектантского иудаизма времён Иисуса. Считается, что такие мистические переживания культивировались кумранской общиной, которая, как было показано, во многих отношениях сближалась с мировоззрением раннего христианства. Апостол Павел описывает такой опыт во 2 Кор. 12:1–8. Бóльшая часть Книги Откровения имеет структуру такого опыта. В Евангелии от Иоанна, в диалоге Иисуса с Никодимом, похоже, этот сценарий переворачивается: вместо древней практики восхождения на престол Бога теперь богооткровенный Сын Человеческий сходит с небес, чтобы совершить духовное возрождение. Так или иначе, в эти практики входило глубокое сосредоточение, молитва и техники визуализации. Возможно, что также преподавалась практика некого внетелесного опыта, чтобы отбирать учеников, на что есть намёки в 2 Кор. 12. Другие ранние свидетельства такого рода духовной практики, известной в апостольской общине, можно найти в Деяниях апостолов (глава 6). Апостолы пытаются открыть подобие бесплатной столовой для нуждающихся членов общины и замечают, что эта работа отнимает у них слишком много времени: «…нехорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах (лат. ministrare mensis)». Они назначают дьяконов, чтобы те помогали нуждающимся; «а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова» (Деян. 6:2–4). Diaconia означает «служение» или «пастырство», но, очевидно, diaconia, связанная с обслуживанием столов, отличается от diaconia служения слову Божьему, при этом последнее связывают с молитвой. В живой традиции всегда