Хором они исполняли такие строчки:

Бусы я вчера нашла,

Ах, какая красота!

Вы, подруженьки, такого

Не видали никогда!

А дальше — каждая исполняла по одной строке:

Кто же их потерял?

И не я, и не ты!

Где же мастер отыскал

Камни дивной красоты?

Ведь в сумрачной долине их нету и в помине!

И снова хором:

Бусы я вчера нашла,

Ах, они издалека!

Высоко под облаками

Есть чудесная страна!

И опять по отдельности:

Вот откуда эти бусы,

Вот куда бы нам попасть!

Но король сказал, как будто

Можно с этих гор упасть!

Вот беда, так беда —

Не пускают нас туда!

Тут все пять девушек, все в широких пестрых юбках и корсажах с глубоким вырезом, — обычном для этих мест наряде, — закружились в быстром танце, каждое движение которого, как поняла Эл-Ит, было рассчитано и выверено до секунды. Потом они остановились, все одновременно, так что юбки вихрем закружились вокруг их ног. И в этот момент все женщины в зале, вплоть до самых маленьких девочек, сорвались со своих мест и ринулись на площадку, где стояли танцовщицы. Эл-Ит заметила, что две трети западной стены внизу этого большого зала были аккуратно выбиты и через проем открывалась великолепная панорама на горы Зоны Три. Вершин не было видно, но тем не менее женщины одновременно подняли кверху руки и совершили какой-то ритуал поклонения или воспоминания, для чего им пришлось наклонить головы, чтобы хорошенько рассмотреть горы. Стоял ранний вечер, горы освещал печальный и очень яркий свет, и Эл-Ит поразилась: оказывается, все то время, пока она была в заточении — как она теперь осознала — вместе с королем Зоны Четыре, она ни разу не вышла взглянуть на границы своей страны, на ее высокие горы. Эта мысль просто ей в голову не приходила. И, стоя тут, вместе с остальными, отводя голову назад все дальше и дальше, насколько возможно мускулов, Эл-Ит почувствовала, что ей это дается с трудом, даже шея заболела. Понятно, большинству женщин удавалось сохранять эту позу лишь несколько минут, они с радостью возвращали головы в привычное положение. Но были и такие, которые не только ухитрялись держать голову в таком трудном положении, но даже протягивали руки, чтобы поддержать головы соседкам, в основном молодым, взяв их за подбородок и откинув голову назад. Кое-кто из тех, кому помогали, вначале протестовали и сопротивлялись, но, освободившись, были довольны и направлялись на свои места, массируя шею. И, наконец, вся толпа вернулась на свои места.

Теперь на освободившееся пространство вышло около десятка женщин постарше, в таких же цветастых юбках и блузах, как у девушек. Все они были крупными, а некоторые — даже тучными, но все как одна добродушно улыбались, и на их лицах было написано проницательное понимание, которое, видимо, считали в данный момент необходимым, потому что именно это выражение они придали своим лицам, когда энергично и очень громко стали наяривать очередную нескладуху, раскачивая бедрами и делая разного рода непристойные жесты, так что очень быстро вся компания застонала от смеха.

Кто в канаву упал,

Всех до смерти напугал?

Не нужны нам мужики,

Поскорей от них беги!

Кто нам юбки задрал,

Всех до смерти напугал?

Вот мы в горы убежим.

Сторожи — не сторожи!

Кто от грез нас оторвал,

Всех до смерти напугал?

Он пришел издалека,

Рассказал про облака,

О дороге, что ведет туда,

О вершинах, что в снегу всегда.

Мы найдем дорогу эту

И пойдем навстречу свету…

И снова, когда допели до конца, все присутствующие женщины с шумом вскочили со своих мест и побежали на танцевальную площадку, где встали, запрокинув головы, глядя на горы, которые теперь потемнели, но их очертания были обведены голубоватым светом, видимо, это был свет звезд. Однако звездного неба отсюда не было видно, потому что отроги гор заполняли весь огромный проем в стене. Эл-Ит присоединилась к остальным. У нее болела шея, да и не только у нее одной: она снова увидела слезы в глазах тех, кому соседки помогали удержать голову, бедняги кусали губы от напряжения.

А потом, через короткое время, — потому что это упражнение, понятно, не может длиться долго, — вся толпа вернулась на свои места. Откуда-то из угла, где, видимо, находилась кухня, принесли блюда с едой, и вокруг стола побежали девушки, добавляя вино в кувшины.

Всю ночь шло это торжество, или, точнее сказать, церемония. Потому что как только заканчивалась очередная игра или песня, или ритмическая считалка, все бегом кидались на площадку, напрягали и вытягивали свои шейные мышцы, — и Эл-Ит уже стало ясно, что это и есть цель настоящего ритуала. Все новые и новые группы девушек или женщин выходили со своими песнями, и каждая из песен, вполне очевидно, была повторением какой-то старинной. Потому что часто слова и их смысл диссонировали с мимикой, сопровождавшей пение. Непристойные жесты, кивки, подмигивания могли иллюстрировать совершенно невинный текст, и наоборот. И все же каждая из присутствующих женщин знала точно, каких именно слов и жестов в какой песне ждать, потому что не раз певцов или актеров поправляли, кто-то кричал из толпы: «Нет, не так руку держишь» или «Тут не надо улыбаться, подождите следующего куплета».

Ритуал. Обряд. Эл-Ит догадывалась, что сегодня особую энергичность и живость ему придает ее присутствие, она это понимала по тому, что все наблюдали за ней, открыто или исподтишка, в зависимости от своего характера, интересовались ее реакцией, — и с какой надеждой все они смотрели на гостью!

Ближе к рассвету, когда горы уже начали бледнеть, Дабиб по знаку женщины, исполнявшей обязанности хозяйки церемонии, сама вышла в центр зала и подождала, пока наступит тишина. До сих пор никто еще не пел и не танцевал в одиночку.

В наступившем напряженном молчании она запела:

Мой милый мальчик, ты рожден мужчиной,

И должен стать хозяином судьбы,

Так для начала приручи собаку.

Давай, не бойся, брось собаке палку!

И нечего косить под дурачка!

Все как эхо повторили:

И нечего косить под дурачка!

А Дабиб продолжила:

Мой милый друг, пора и повзрослеть бы,

А ты бросаешь камешки с обрыва

В компании таких же лоботрясов.

Найди себе достойное занятье

И нечего косить под дурачка!

И все повторили:

И нечего косить под дурачка!

После чего последовал третий куплет:

Эй, обращаюсь я к тебе, мужчина!

Смотрю, умаялся совсем ты от безделья!