Вручив прибывшему посыльному записку, Киричук требовательно добавил:

— Передайте майору Тарасову, чтоб под конвоем прислал сюда ко мне арестованного Шуляка, если он не нужен ему.

— Связанный лежит в телеге, — пояснил посыльный.

— В телеге, говоришь… — усмехнулся Киричук. — Везите его сюда.

Пришло известие от майора Весника с восточного крыла облавы: есть контакт с бандитами, отвечают огнем. И с западного крыла от майора Рожкова пришла точно такая же весть, только бандиты здесь стремились вырваться на северо-запад, вероятно за железную дорогу, в тот самый лесной квадрат, взять под контроль который решил предусмотрительный Тарасов.

«Никак Рожков Кушака гонит прямо на Тарасова? — предположил Василий Васильевич. — Изловить бы эту гадину, и вся сегодняшняя облава удовлетворила бы нас».

Через полчаса его надежды подтвердились. Доставившие арестованного Шуляка на подводе двое «ястребков» сообщили, что в группу Тарасова привезли тяжело раненного парня, отставшего от банды Кушака.

Последняя весть вселяла в Киричука уверенность в том, что сможет покончить сегодня же с самой активной и жестокой сворой.

Подойдя к подводе, Киричук задал Шуляку единственный вопрос:

— Скажите, Федор, где ваш покровитель — Отец Хрисанф?

— Ты что, нас всех и по батюшке знаешь? — огрызнулся бандит.

— Кто в холуях ходил, вроде тебя, тот и сам, поди, забыл, как его по батюшке. А нам-то и вовсе незачем знать. Так где же Хрисанф? Всегда вы с ним неразлучны.

— Далеко Хрисанф, теперь можно сказать, — ответил бандит. — Мы всегда за Кушаком тащились. На этот раз отстали далеко… За мной следом шел Хрисанф, когда схватили меня. Ушлый мужик, не пойму, как он увернулся.

Киричук поверил в сказанное и, поняв, что ни о какой погоне речи быть не может, велел отвести арестованного в подвал.

Мимо школы раза два прошел босоногий мужичок неопределенного возраста. Он щурил любопытные глаза на подполковника, занятого серьезным разговором. И стоило Василию Васильевичу скрыться за дверями школы, проскользнул за ним следом.

— Товарищ начальник энкавэдэ! — с ходу обратился он. — Смотрю на вас и маюсь: подойдешь к вам, башку после оторвут, но и не сказать не могу.

— Вы что-то сообщить хотите? — остановил словоохотливого мужичка Киричук. — Я слушаю.

— Куда потащились ваши сквозь лес, как по грибы, когда под носом смотреть надо! Вы потрусите Порфирия Маслака, наваристая кость для вас выйдет. — И он направился обратно, добавив: — Вы меня не видели, я вам ничего не говорил.

— Минуточку, товарищ, вы кто будете-то? — остановил заявителя Василий Васильевич.

— Это не обязательно, без беды чтоб.

— А что, Маслак с бандитами связан? Постоем у него пользуются?

— Вчера пользовались, нынче не знаю, сами, говорю, потрусите, — к чему-то загнул пальцы на руке мужичок и добавил определеннее: — Все проглядели кулака, и энкавэдэ его не чует. Вникните: у Маслака пять га, мельницу на сына переписал, крупорушку на свояченицу, а маслобойку снохе отдал в подарок. И шито-крыто, все при себе оставил, раскулачивать некого. А в сводке читаем: число хозяйств третьей группы — кулацких — уменьшилось наполовину.

— Толково объясняете, — одобрил Киричук. — И много у вас таких в Сосновке, прибеднившихся?

— Маслака потрясите, он на других кивнет. Хорошенько потрясите, спросите, почему сдал хлебопоставки шесть центнеров зерна, когда ему десять определили вместо сорока центнеров по его хозяйству и земле?

— Ну, вы это на собрании в колхозе решайте, мы этим не занимаемся, — пропал интерес к заявителю у Киричука.

— Вам видней, но и я не слепой, — тряхнул головой мужичок и выпалил, уходя: — Двое поздно вечером к Маслаку из леса нырнули. Чужие!

…На рассвете, когда в село приехали чекисты с солдатами, оуновский пособник Порфирий Маслак понял: начинается облава. И не отходил от окна. Громоздкий, с тугими складками на короткой розовой шее, он тяжело сопел от долгого выжидания, исподлобья смотрел вдоль улицы, страшась прихода чекистов. Он боялся этой минуты: двое его опасных гостей не захотели ни покинуть дом, ни спрятаться на горище. И все еще спорили, как объяснить свое пребывание на хуторе.

Павло Буча нервно жестикулировал руками, пугливо посматривал в окна на дорогу. Он клял обстоятельства вчерашнего вечера, заставившие свернуть к Сосновке и заночевать там, ворчал на своего напарника, не умеющего ходить по лесу быстро и бесшумно. Оставалось, счел он, бежать.

Сухарь поразил Бучу выдержкой и рассудительным разговором.

— У вас документы, друже Павло, в порядке?

— Да что толку в них? — резко отмахнулся тот. — Каким образом мы здесь, в Сосновке? Все равно задержат, начнут проверять. Липовые у меня документы.

— Попытаемся… Да возьмите же вы себя в руки! Нельзя так распускаться, — не понравилась Сухарю отмашка Бучи. — У меня нормальные документы, следую по ним в село Бабаево, под Луцк. Вы мой родственник, скажем, двоюродный брат по матери. И едем мы на попутных к дядьке, запомните, Мохнарыло Никифору Алексеевичу, тетку зовут Ивга.

— Постой-ка, постой, повтори, — ухватился за подходящий вариант Буча.

Сухарь повторил.

— А зачем упоминать Бабаево? Ты там «ястреба» чуть не кокнул, — повел деловой разговор взявший себя в руки Павло.

— Дом ставить дядьке едем. Да мало ли что нам там надо…

— Не скажи… Эй, Порфирий! — позвал Буча хозяина. — Придумывай, почему мы у тебя торчим, если Чека нас тут накроет.

— Свят, свят! Они и меня заметут. Вы уж давайте… Переночевали, а я ничего не знаю…

— Как так? Я тебе сейчас горлышко прижму, сразу все узнаешь, — пристукнул кулаком по столу Буча и властно предложил: — Неси живо закуску на стол, самогонку да рассказывай, где мы с тобой немцев громили на исходе войны.

— Я не воевал.

— Где же ты укрывался?

— Ох, друже, идут до нас трое с винтовками и офицер с пистолей, прямо в окно уставился, — боком попятился Порфирий, пока Буча не крутнул его к себе за плечо.

— Убавь зенки-то, куда вылупил, будто не надивишься никак! Они сейчас потрясут… Улыбайся, боров! Скажешь, попросились ночевать, пустил до утра. Вот в дорогу кормишь. Живо на стол чего-нибудь давай!

— Не суетись, — теперь уже поправил напарника Сухарь, поглядывая в окно и беспокоясь за исход встречи с чекистами. Угадывал, что их задержат, чего доброго, отвезут в Луцк. И не хотелось думать об этом. Ведь, кроме подполковника Киричука, его ни один сотрудник госбезопасности на Волыни в лицо не знает.

Постучали в окно, а через минуту Порфирий Маслак с неузнаваемым, важным видом вплыл в горницу, где за столом сидели его временные постояльцы, говоря: