— А ну давай живо топай к Хмурому! — вспыхнула Артистка, не имея ни права, ни желания рассказывать о том, что даже бывшие связные продолжают привычно докладывать ей новости письменно через тайник и при встрече на улице.

Возвращаясь через площадь в управление, Киричук заметил неподалеку два запыленных синеватых автобуса и возле них толпящихся с чемоданчиками и котомками девчат. Парень по бумажке выкрикивал фамилии, называл район области и указывал на автобус, в который следовало садиться.

Василий Васильевич заметил среди присутствующих инструктора Торчинского райкома партии Беловусько. Тот узнал подполковника, вышел навстречу.

— Что у вас тут за хоровод, Федор Ильич, и как вы здесь? — заинтересовался Киричук.

— В педучилище на распределение приезжал. Я теперь кадрами интеллигенции в районе занимаюсь — духовная работа нынче на селе тоже хлеб насущный. И как вы запомнили мое имя-отчество? Всего-то раз виделись.

— Очень даже просто… У вас левая рука зажила? — не забыл о ранении Киричук.

— Давно уж.

— Ну а имя — ничего удивительного, в молодости у меня друг чекист был, Федор Ильич, которого на самом деле звали Фарук Исмаилович, в Средней Азии мы работали.

— А я ваше не запомнил, извините.

— Василий Васильевич. Так как там поживает в Бабаеве председатель колхоза Бубла?

— Здравствует Захар Иваныч. У него «ястребки» с песней по селу ходят… Колхоз крепко сколотил. На днях пару комбайнов получил. Вот туда в школу двух учительниц повезу.

— Приятно слышать. Очень важный участок, Федор Ильич, вам поручен, я бы сказал, наиважнейший в этих краях на сегодня. Кадры учителей — это наши маяки, не случайно против них злобствуют бандиты.

— Злобствуют, — с чувством поддержал Беловусько. — Учителя, врачи, завклубами просвещают людей, рассказывают о новой жизни. Вот и зверствуют бандиты.

— Изменились вы, Федор Ильич. Что значит во вкус работы вошли основательно, это приятно, — с удовлетворением подметил Киричук и направился к стоявшей неподалеку учительнице из села Сосновка Полине Алоевой, с которой познакомился лишь вчера, возвращаясь с майором Тарасовым из села Мерва после осмотра южного крыла завтрашней облавы. Шустрая, говорливая молодая женщина поразила бывалого чекиста удивительной смелостью.

Уже не раз бандиты письменно, а недавно и устно предупреждали Полипу, требуя бросить школу и исчезнуть из села, пока не поздно. Но она не только не оставила школу, где работала и жила, но еще и взяла под свое начало клуб, возглавила самодеятельность. Полина понять не могла, почему так лютуют бандиты против самодеятельности. Этот вопрос она и задала прежде всего приехавшему в Сосновку подполковнику Киричуку.

— Все очень просто: где свет горит, оживление, да еще и песни, там жизнь, к ней тянутся люди. А бандитов больше устраивает темнота в селах, когда люди разобщены, сидят за семью запорами, так на них легче влиять, человек взаперти послушнее. А ты не даешь им быть покладистыми.

— Не даю, Василий Васильевич. Народ здесь трудолюбивый, понятливый. Он должен бодрую улыбку видеть на наших лицах постоянно. Только не боязнь. Иначе зачем мы здесь?

Василию Васильевичу понравилась запальчивая решимость учительницы, но все же предостеречь ее он счел своим долгом. Вчера у него это как-то не получилось. Поэтому, заметив в толпе Полину Алоеву, Киричук направился к ней.

Она встретила Василия Васильевича как давнего знакомого.

— Вырвалась на денек. А вас я вспоминала… вон ваше управление, шла мимо, хотела позвонить, но не решилась.

— Вы-то не за назначением тут?

— За ним самым… Я же фактически одна в сосновской школе. Вот не понадеялась на товарищей из гороно, знаю я их обещания, приехала сама за молодым педагогом, — кивнула она на полненькую, румянощекую дивчину. — Теперь мне полегче и повеселей будет. К сентябрю еще двоих обещали, я их заставлю слово сдержать.

— Воинственная вы женщина, Полина… У вас прямо-таки в крови наступательный пыл.

— Зачем же размазней-то быть? Я вам, Василий Васильевич, вчера говорила о необходимости быть бодрой, веселой, словом, без уныния перед врагом. А мы, педагоги, не имеем права на постный вид еще и перед ребятишками. Их воспитывает доброе сердце, улыбка, оптимизм — основа человеческой уверенности. — У нее озорно сверкнули глаза, и она громко выкрикнула: — Унылость не для нас! Унылость — враг!

Теперь уже Киричук взял Полину за локоть и тихо, только для нее, сказал:

— Хороший, добрый вы человек, Поля. Только послушайте все-таки меня, бывалого оперативника. Будьте осторожней, осмотрительней. Это нам положено рисковать и по убеждению, и по долгу службы. А вам — нет, у вас другая задача.

— Спасибо, Василий Васильевич, я и сама поняла, что перебарщиваю. Да ведь оживление на селе чувствую от своей работы. Мне кланяться люди стали уважительней. Чуть что не ясно, идут в школу, просят растолковать. В библиотеке больше книг теперь берут.

— Это, конечно, приятно… Ну, счастливо вам, труженица, — подал руку подполковник. — Буду в ваших краях, загляну.

Участники облавы на рассвете одновременно вышли на исходные рубежи от Браны до Мервы — лесистое «донышко» подпирала Львовщина, где занял рубеж заслон «ястребков» на случай, если бандиты подадутся на отсидку в соседнюю область.

В этом глухом уголке было всего два небольших села и множество мелких хуторов, разбросанных в самых неожиданных местах. Киричук с чекистами обосновался в селе Сосновка, заняв ту самую школу, в которой работала Полина Алоева. Сюда предстояло вести задержанных, присылать связных с донесениями.

Ровно в пять утра началось прочесывание местности. Киричук отдавал последние распоряжения лейтенанту Кромскому на ходу:

— Уточняю, сторож МТС Валуй живет не в Сосновке, а за речкой на хуторе, ведет замкнутый образ жизни. Есть данные, что он тесно связан с бандитами, имеет схрон.

— Все ясно, товарищ подполковник. Разрешите действовать? — был готов отправиться со своей группой на выполнение задания нетерпеливый Кромский.

— Поделикатней прошу, без нажима, — предупредил Киричук.

Связной принес донесение от майора Тарасова, со вчерашнего вечера заночевавшего у кромки леса — там углубилась в чащобу банда Кушака. Начальник райотдела писал:

«Ночью взял приотставшего от банды Федьку Шуляка — связного дьяка Хрисанфа, о местонахождении которого данных не дает. Сообщил лишь: банда Кушака ушла туда, куда он направлялся, рассчитывая нагнать ее, а где она остановится на отсидку и куда двинется потом, не знает. До рассвета передвижений замечено не было. Предполагаю, банда Кушака притаилась в запасном отсиднике, надо принять все меры, чтобы покончить с ней. Конкретно предлагаю: незамедлительно расширить западное крыло облавы, от железнодорожного полотна Браны — Стоянов до шоссе на Журавники, что составит в квадрате шесть на шесть километров, — туда указал уход банды арестованный Ф. Шуляк на утреннем допросе. Перебазируюсь на хутор Садовый с лесной его стороны, беру под контроль край шоссе в указанном квадрате. Майор Тарасов».