— Постараемся. — Волгин открыл свою папку, достал чистый бланк протокола допроса. — Ну, раз ты отказываешься рисовать, то мне придётся писать.

— Зачем? — Марина Викторовна насторожилась, и Сергей, чтобы разрядить обстановку, налил коньяка.

— Спасибо. Если честно, то я просто не знаю, что бы мы делали…

Выпив, женщина немного смягчилась, но все равно получить согласие на запись разговора удалось только после того, как приняли ещё по сто граммов. Больше всего Волгин боялся, что завалится какая-нибудь «нимфа», разглядит служебные бумаги и закатит скандал, попрекая Викторовну сотрудничеством с ментами. Ситуация, конечно, не тупиковая, есть способы разрубить и не такие узлы, но психологический контакт будет утерян.

Писал Волгин быстро, одновременно не забывая болтать со свидетельницей, поддерживая этот самый контакт и создавая препоны для возможности пойти на попятную, отказаться от сказанного или от подписи в протоколе, из опасений «быть затасканной по судам». Никто из полуголых подруг Марины не вломился, так что, дописывая последние строчки, Сергей стал больше опасаться не их, а какого-нибудь генерала из главка, который мог заявиться на место двойного убийства и, ни бельмеса не понимая в сыске, обозначить участие в раскрытии преступления обнюхиванием ОСГ[10]. За коньячный выхлоп, конечно, не расстреляют, но объясняться придётся, и не во всех кабинетах ссылки на оперативную необходимость будут восприняты с пониманием. Многие начальники решат: воскресенье, неожиданный вызов на службу, холодная погода — так какая, к чёртовой бабушке, работа со свидетелем? Отговорка, и только.

— Все. — Поставив точку, Волгин придвинул бумаги к Марине, и в это время зазвонил сотовый телефон.

На связь вышел Акулов.

Прослушав его информацию, Сергей высказал своё мнение, одновременно прикидывая, где взять людей, которым можно доверять:

— Нужно ставить засаду. Он вполне может вернуться.

Запускать в квартиру, где живёт сестра друга, первых попавшихся коллег не хотелось. Не в честности коллег вопрос, таких хватало, а в сочетании честности с тактичностью и воздержанным языком. Какие семейные тайны могут стать им известны за долгие часы ожидания? Станут ли они, случись такое, молчать или растреплют по всему управлению?

Оказалось, Акулов уже подумал об этом. Решение было не слишком законным, но рациональным:

— Я договорился с Денисом Ермаковым. Он уже послал трёх человек, которые присмотрят за хатой снаружи. Первое время, пока мы не сможем определиться. Может быть, ночью я сам их сменю.

Вслед за Андреем перезвонил Катышев:

— Где вы с Акулой застряли? Дуйте ко мне, обход и другие доделают.

— Что-то случилось?

— Случится, если ты не пошевелишь своей задницей. Быстро ноги в руки и — сюда! Приехал Феликс Градский, директор этого «Сюрприза». Похоже, он знает, кто мог стрелять…

Феликс Платонович Градский рассказывает. — Бешеный Бык и декоративные рыбки. — Особенности местного шоу-бизнеса. — Васильевич и анаша. — Подводные наркоманы. — Анжелика и горец. — «…У них дома хранится оружие»

— Аромат коньяка и губная помада. Волгин, да ты морально разложился!

Как и любой мужчина в такой ситуации, Сергей правой рукой растёр левую щеку, хотя и знал, что следов женских губ там быть не могло. Когда он покидал гостеприимную квартиру, Марина Викторовна, приглашая захаживать, когда станет поменьше работы, хотела его поцеловать, но Волгин ловко, без обиды для женщины, уклонился.

— На воре и шапка горит, — ухмыльнулся Катышев. — Дёшево ты купился!

— Я продаюсь по демпинговым ценам и получаю прибыль от большого оборота.

Кабинет директора школы, в котором обосновался начальник ОУР для допроса свидетеля, был светлым и очень большим, гораздо большим, чем можно было предполагать, глядя как на здание целиком, так и на скромную дверь, обитую жестью, которая вела в эти хоромы из коридора второго этажа. Глядя на обитые деревом стены, новёхонькую стильную мебель и аквариум, в котором Волгин смог бы принимать водные процедуры, начинало казаться, что находишься не в бюджетной организации, а посетил офис туристической фирмы. Не хватало рекламных буклетов — вместо них на полках, столиках и этажерках были выставлены всевозможные кубки, вымпелы, сувениры и портреты бывших учеников, от групповых до индивидуальных. Последней чести, видимо, удостаивались те, кто выбился в большие начальники и не забывал спонсировать альма-матер. Часть фотографий украшали автографы. Змеевидный росчерк чернел и на снимке, при виде которого Сергей поднял брови от удивления. Точно такие, только качеством хуже, в чёрно-белом ксероксном варианте, были размещены на стендах «Их разыскивает милиция»: выпускник школы подозревался в серии убийств и вот уже два с лишним года успешно скрывался от правосудия. Дата, проставленная под автографом, свидетельствовала о том, что «мокродел» посещал школу уже после того, как было вынесено заочное постановление об аресте.

Хозяйке всего этого великолепия, по причине ЧП вызванной из дома, Бешеный Бык определил место в приёмной, отвечать на звонки и выпроваживать тех, кто вознамерился бы помешать оперативно-розыскному процессу. Дама, шокированная происшедшим, возразить не сумела.

Перехватив взгляд Волгина, устремлённый на фотоснимок преступника, Катышев с досадой поморщился:

— Знакомого увидел? Давай-ка лучше делом займёмся.

Перед директорским столом, с любопытством разглядывая Сергея, сидел незнакомый мужчина. Он был одет в дублёнку и костюм, с дальнего расстояния в глаза бросались белизна сорочки и аккуратный узел полосатого галстука. Шёлковая красно-чёрно-синяя лента выглядела несколько кричащей, дисгармонирующей с общим впечатлением, которое производил незнакомец: партийный функционер.

— Феликс Платонович Градский, — представился он, встав со стула.

Видимо, ему хотелось протянуть для пожатия руку, но он не знал, как такая попытка будет воспринята, и остался стоять, дожидаясь, пока ББ займёт кресло директора, а Волгин расположится на диване у стены.

После этого Феликс Платонович тоже сел, поддёрнув почему-то только одну штанину, левую.

Черты лица Градского были мелкими и усреднёнными. Ни одного штриха, который, как галстук, вызывал бы диссонанс с остальными, не замечалось. Идеальная причёска, идеально выбритая кожа без прыщей, шрамов и родинок. Тёмные брови домиком придавали ему сходство с вечно грустным Пьеро, но желания посочувствовать Феликсу Платоновичу не возникало. Как только он начал говорить, по его голосу, жестам и мимике стало понятно, что этот человек не нуждается в сочувствии, не привык жаловаться и все свои проблемы разрешает сам.

— Феликс, расскажи все сначала, — предложил Катышев, и Волгин подумал, что его шеф возлагает большие надежды на свидетеля с внешностью функционера.