— Ах, вот оно что! Вот, значит, что ты думаешь…

Я старалась прочитать по лицу Фернандо, что он собирается мне ответить. И то, что я увидела, мне не понравилось. Он явно медленно соображал, возможно, задержка в развитии. Я слышала, так обычно говорили, но отношению к Пасите. А теперь Фернандо выглядел практически так же, как она. У него была задержка в развитии, я уверена.

— Нет, не я так думаю, — сказала я с уверенностью игрока, у которого на руках выигрышная комбинация карт. — Так многие говорят.

— Кто эти многие?

— Моя сестра… и остальные.

— Кто такая твоя сестра — эта слабачка, которая постоянно хвостом крутит? — сказал он с ударением. Мне не понравилось, что он назвал Рейну слабачкой, ведь она ею не была. Но приходилось признать, что доля правды в его словах есть. — А ты что думаешь? Ведь ты тоже что-то думаешь? Ты же умеешь думать? Или нет?

— Конечно, я тоже так думаю. Я вообще много думаю… — тут я зачем-то ему улыбнулась и замолчала, пока он не улыбнулся мне в ответ. — Мне иногда становится страшно, когда ты так строго, жестко смотришь на меня. Я решила, что это из-за моего индейского лица, других же причин нет.

Фернандо медленно сел обратно на скамейку рядом со мной. Он протянул руку к поясу, достал пачку сигарет и предложил мне закурить, не говоря ни слова. Это была первая сигарета в моей жизни.

— Ух-ты, ты куришь «Пэлл Мэлл»!

— Да…

Фернандо достал зажигалку и дал мне прикурить, потом зажег свою сигарету. Мои чувства обострились от такой близости.

— Ничего особенного, — сказал он.

— Это очень хорошо, — я сделала первую затяжку и закашлялась от ужасного першения в горле, не привыкшему к дыму. — Хотя их производят на Канарских островах, табак выращивают здесь, в этой местности.

— Я знаю, об этом мне говорит здесь каждый, зачем вы обращаете внимание на всякие глупости? Почему ты думаешь, что я смотрю на тебя предвзято?

— Не знаю, — смогла выговорить я между приступами кашля. — Может быть, ты смотришь так, потому что в Германии нет похожих на меня женщин, а еще ты вспоминаешь о своей невесте.

— Нет. Моя невеста стройная, светлая и маленькая, — выговорил он, и глазом не моргнув. — Мне нравятся маленькие женщины и, как сказать, которые не привлекают к себе внимания.

— Непримечательные? — предположила я. Я хотела, чтобы Фернандо проводил меня до дома, но все же немного боялась его.

Он улыбнулся.

— Нет. Есть другое слово.

— Незаметные.

— Точно, маленькие и незаметные.

— Прекрасно, знаешь, ты очень смешной, — мне стало легче разговаривать с ним, он улыбнулся. — Как ее зовут?

— Кого? Мою невесту? Хельга.

— Э… красиво, — по-испански ее имя звучало кошмарно, я не смогла припомнить ни одного фильма, где бы героиню так звали.

— Ты находишь? А мне не нравится. Вот твое имя звучит очень красиво.

— Малена? Да, да, оно очень красивое, — мне всегда очень нравилось произносить свое имя. — К тому же так еще называется танго, оно очень грустное.

— Я знаю, — Фернандо бросил окурок и сделал паузу, вдохнув чистый воздух. — Знаешь, почему я на тебя так смотрю?

— Нет, но мне бы очень хотелось узнать.

— Тогда… — он вздохнул, как бы подавив неизвестное еще мне чувство, улыбнулся и покачал головой, изображая человека, пресыщенного жизнью. — Нет, я не могу тебе сказать.

— Почему?

— Потому что ты не поймешь. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Врешь.

— Ну, хорошо, мне осталось еще пара дней до дня рождения…

— Две недели.

— Две недели — это не очень много. Или нет?

— Да, это немного.

— А тебе сколько лет?

— Девятнадцать.

— Врешь.

— Хорошо… — он начал улыбаться. — Мне исполнится в октябре.

— Вот у тебя еще много времени до дня рождения. Восемнадцать лет — это еще слишком мало для человека, который пытается показать себя взрослым.

— Возможно. Здесь да, в Германии — нет. Там я уже считаюсь взрослым.

— Давай договоримся. Я приглашаю тебя на мой день рождения, и ты мне что-нибудь подаришь. Идет?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не хочу ничего праздновать в этой дерьмовой компании, и ты, я уверен, поймешь меня.

— Тебе все это не нравится. Правда?

— Да, мне они не нравятся.

Взгляд Фернандо на мгновение стал каким-то пустым. Он был совсем близко от меня, а мне приходилось привыкать к этой близости. Я посмотрела на открывающийся передо мной пейзаж раскинувшихся плантаций и гор.

— Вот этого я никогда не пойму. Посмотри, как красиво.

— Это? Это пустыня. Сухая и безжизненная.

— Потому что сейчас июль и все высохло. Но здесь не всегда так. Ты должен приехать весной и посмотреть, как цветут белыми цветами вишни, как все утопает в цветах…

— Я никогда не вернусь.

Эти последние слова прозвучали для меня, словно пощечина, он сделал мне больно. Он, наверное, не знал, какую боль причинили мне его слова. Я судорожно втянула в себя воздух и вздохнула. Мне захотелось снова отодвинуться от него подальше. Меня поразил даже не тон, с которым слова были произнесены, а то, что они означали, как жестко они звучали, как абсурдно, как несправедливо. Мне казалось, он специально говорит это мне, чтобы я почувствовала себя идиоткой. Этот немец нарочно завоевал мое тело и душу, чтобы мучить меня, а потом объявить, что никогда не вернется.

— А ты не хочешь уехать отсюда? А как же те патриоты, которые приезжают сюда, чтобы умереть, — спросил Фернандо.

— Здесь? Нет.

— Ну, тогда где-нибудь в Малаге, где такая же погода, а поля такие же сухие и безжизненные.

— Нет, там нет моря.

— Я в этом невиновата, Фернандо.

Тут он повернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Я почувствовала, как по моей спине побежал холодный пот, а в горле встал комок.

— Я знаю, Индианка, — усмехнулся он, дав мне новое прозвище. — У тебя хорошее чувство юмора.

— Не называй меня так.

— Почему нет? Вы же зовете меня Отто.

— Я — нет. Я не такая, как остальные.

Потом произошло то, что мне трудно описать, что-то явно пошло не так. Меня тянуло к нему, словно сотней канатов. Так детей тянет к рождественской елке, под которой спрятаны подарки. Его голова склонилась очень близко к моей, наши глаза встретились. Я подумала, что он хочет меня поцеловать, и закрыла глаза. Тьма обступила меня со всех сторон. Но он меня не поцеловал. Я открыла глаза и сказала уже резко: