— Тихо! — шикнул на спутницу, зажал ладонью ее рот и, подхватив, унес вглубь гаража, подальше от ставшей смертельно опасной улицы.

— Рихтовщик, он ведь нас не найдет? — шепнула Белка, стоило освободить ей рот.

— Если не будем шуметь, не должен, — так же шепотом ответил я.

В гараже повисло гробовое молчание. И мы оба вздрогнули, когда за воротами раздался ничуть не таящийся мужской голос:

— Груз, вон он, я его вижу!

— Жгут, балабол гребаный, — тут же отозвался второй голос, гораздо тише, — те нахрена рация была выдана?

— Я так обрадовался, что забыл. Прости, — повинился первый.

— Бог простит, он добрый. А Груза туфтой слезливой грузить бесполезно. Правила знаешь. Любой косяк — минус три процента при дележке хабара. У тебя это уже второй. Если так дальше пойдет, из рейда с голой жопой вернешься.

— Мля!

— Все. Хорош пыхтеть. Работаем.

Из-за ворот раздались два оглушительно громких винтовочных хлопка.

— Из АСВК лупят, серьезные ребята, — прокомментировала Шпора и, отвечая на мой немой вопрос, пояснила: — Расшифровывается, как армейская снайперская винтовка крупнокалиберная. Я голос этой малышки ни с чем не перепутаю.

Вдали раздался рев разъяренного топтуна. Рев стал быстро приближаться, сопровождаемый дробным цокотом костяных пяток.

— Готов? — спросил напарника спокойный, как удав, Груз.

— Усегда, — хмыкнул напарник.

И снова снаружи слаженно громыхнули два оглушительных винтовочных хлопка.

Рев и цокот костяных пяток стихли. И совсем рядом с воротами раздался шум падения на асфальт грузной туши.

— Жгут, зверюшку сторожи, а я за тачкой схожу, — объявил Груз. — И не вздумай без меня споровик вскрывать.

— Ладно, че ты, Груз, я не крыса.

— Очень на это надеюсь.

На несколько секунд за воротами повисла тишина.

— Надеется он, морда приблатненная, — вдруг зло прошипел Жгут и от души пнул ворота.

И без того до смерти перепуганная Белка от резкого удара непроизвольно взвизгнула.

— А это еще там кто? — удивился мигом насторожившийся Жгут.

— Эй, в гараже, живо калитку отворяй! — свое требование он подкрепил ударами кулаков, оставляющих на стальном полотне ворот внушительные вмятины.

— Крошка, не испытывай дядино терпенье, лучше сама открой, — распалялся на улице Жгут, осыпая ворота градом ударом уже с двух рук, от которых они в прямом смысле слова ходили ходуном.

— Мля! Когда вышибу, в натуре, те хуже будет!

— Рихтовщик, что делать? — заскулила трясущаяся от страха Белка, схватив меня за рукав куртки.

— Снимать штаны и петь разлуку, мля! — проворчал я, аккуратно освободил рукав от ее захвата и крикнул Жгуту: — Эй, громила, хорош имущество портить! Сейчас открою!

— Вот кто тебя за язык-то тянул! — возмутилась Шпора. — Пусть бы ломал дальше! Ворота крепкие, да они даже толком не погнулись! Стой, кому говорят! Не надо! Не открывай!..

Но не слушая наставницу, я подошел к двери, отодвинул запор, широко ее распахнул и замер в растерянности, не обнаружив перед гаражом ни души.

Жгут словно сквозь землю провалился, как черт, или воспарил, как ангел. Проверяя последнюю догадку, задрал голову к небу, но не увидел наверху даже птиц. Он точно не мог быть глюком, реальность его существования подтверждали десятки вмятин на воротах и лежащая совсем недалеко на дороге в луже крови гариллоподобная туша высокоуровневого зараженного.

Куда же он мог сгинуть за считанные мгновенья, пока я отпирал дверь?

— Ну здорово, Рихтовщик, — раздался знакомый голос из пустого места перед воротами. — Че замер, как неродной? Приглашай гостя в… гм… свое убежище.

— А ты где?

— Да вот же он я, аккурат перед тобой, — хмыкнул Жгут, чрезвычайно довольный моим ошеломленным видом.

— Ты невидимка что ли?

— Много будешь знать, плохо будешь спать…

Дальше мне в лицо прилетело невидимое пушечное ядро. И я ушел в глубокий аут, еще до удара спиной о дощатый пол гаража.

Глава 26, в которой тяну руки, смотрю шоу и получаю долю

От каждого удара заляпанная кровью штурмующих дверь ходила ходуном и норовила выскочить из косяка. На ней появилась сеть трещин, она скрипела и жалобно стонала. Ресурс прочности хлипкой деревянной преграды неумолимо подходил к концу. Еще десяток другой ударов, и сдерживающая напор беснующихся медляков дверь рассыплется грудой обломков.

Бросающиеся на дверь зараженные за штурм преграды расплачивались в мясо разбитыми кулаками, сорванными ногтями и превратившимися к кровавые маски лицами. Тела обоих тоже превратились в один сплошной синяк. Но терзающий нутро неумолимый голод заставлял, пересиливая боль, снова и снова подниматься после отскока и с разбега биться о деревянный щит, из-за которого доносился непрерывный скулеж ошалевшего от ужаса ребенка.

— Мама, дядя Вадим, не надо… — сквозь рыдания умоляла девочка.

Но на зараженных ее слова действовали таблеткой озверина. И залитые кровью туши снова и снова бросались на дверь с неистовой силой.

Я стоял рядом и, стиснув зубы, наблюдал за штурмующими дверь низкоуровневыми тварями, которых, попадись они мне в реале, шутя бы прихлопнул, как мух. Увы! Сейчас это был сон, в котором я не мог вмешаться в происходящее. Мог лишь смотреть.

Мля!

Дверь обреченно затрещала. Из детской комнаты раздался отчаянный вопль. И я отвернулся. Глядеть, как медляки накинутся на маленькую девочку было выше моих сил.

Увидел часть кухни в конце коридора. Взгляд зацепился за заваленный окровавленными пакетами и костями кухонный стол. Увиденное пролило свет на превращение зараженных из пустышей в медляков.

Треск сзади отчего-то застопорился. У девочки снова появилась надежда. Стал поворачиваться обратно и проснулся…

Падая с мокрых волос, по лицу стекали капли с характерным запахом хмеля. Видимо приводя в чувство, мне на голову только что вылили банку пива.

Перед глазами все плыло. Ужасно саднило разбитое лицо. Огнем горели вывернутые в плечах руки. Сводило судорогой перетянутые гибкими кандалами запястья, за которые я был подвешен на рельсе, заменяющей в гараже потолочную балку.

Я висел в позе плуга и, несмотря на все свои изрядно прокаченные параметры, в таком положении был совершенно беспомощным. Из-за тянущего к полу веса собственного тела любое мое движение отражалось вспышкой лютой боли в вывернутых плечах и запястьях.

Слизал пересохшим языком с губ несколько перемешанных с кровью пивных капель. И не сдержавшись, хмыкнул от удивления, получив за такую малость от Системы очко поощрения в Алкоголизм.