– Знаете, что я сейчас подумала… – задумчиво проговорила Ольга Петровна. – Столько лет у вас шью и не перестаю удивляться. В профессии закройщика так много тонкостей.

– Как и в любой другой.

– Нет, не скажите. По-вашему получается, что два платья из разных тканей, но по одной выкройке будут отличаться?

– В плане прилегания и посадки на фигуру, конечно, – сказала Надежда и удивленно спросила: – Вас это интересует? Как странно.

– А я любопытный человек. Люблю узнавать новое.

– Редкое качество по теперешним временам.

– Вопрос интереса к жизни, – заметила Калмыкова. – Хороша она или плоха, зависит от нас. Что, по-вашему, главное в жизни? В чем ее суть?

– Любовь… – непроизвольно обронив это слово, Надежда вдруг замолчала и потом уточнила: – Главное, чтобы тебя любили.

– Да-да… Понимаю, – улыбнулась Ольга Петровна. – Вы еще молоды.

– Любовь – это вечная категория.

– Жизнь быстротечна. С определенного момента она лишает тебя иллюзий.

– Но разве это не счастье – любить и быть любимым? – поинтересовалась Надежда.

– Только и всего? – улыбнулась Калмыкова. – Мне вспомнилась одна хорошая фраза: в этом мире можно искать все, кроме любви и смерти. Они сами тебя найдут, когда придет время.

Накалывая на булавки рукав, Надежда поежилась:

– Звучит очень мрачно.

– Так и живем. Строим какие-то планы, хотим заглянуть в будущее… А на деле не знаем, доживем ли до вечера.

– Вы это к чему?

– Разве не ясно? Да вы только посмотрите, что творится вокруг. Люди – хуже зверей.

– Вы про убийства? – Надежда чуть отступила, чтобы рассмотреть, как сел рукав. – Пожалуй, в чем-то вы правы.

– По улицам страшно ходить.

– Мне кажется, вы сгущаете краски.

– Не знаете, как идет следствие? Убийцу еще не нашли?

– По-моему, нет.

– И не найдут, – заметила Калмыкова. – Такая у нас полиция. Взятки брать умеют, а работать – нет.

– Ну, вот, – улыбнулась Надежда. – Начали за здравие, кончили за упокой. Не все полицейские взяточники. Среди них много порядочных, трудолюбивых людей.

– Вам виднее. У вас ведь, кажется, муж полицейский?

– Ну вот! Готово! – Надежда сделала все, чтобы уйти от этого разговора. – Примерка закончена. Следующую примерку назначит Виктория. Переодевайтесь, а я с вами прощаюсь.

Полная решимости, Надежда отправилась из примерочной прямиком в мужскую гостиную, где в ожидании примерки уже сидел Шелегеда.

Увидев ее, он быстро отвернулся. Потом, словно презирая себя за малодушие, продемонстрировал избитое, в синяках, лицо:

– Пришли полюбоваться?

– Пришла поговорить. – Надежда уселась рядом. – Вы знаете, что Астраханский сидит в следственном изоляторе?

– Конечно, знаю. Я сам его туда посадил. Собственноручно написал заявление. Остальное сделали мои адвокаты. – Он криво ухмыльнулся: – В том числе Фридманович.

– Прошу вас… – проговорила Надежда, – заберите свое заявление.

– Ничего себе! Да будет вам известно, ваш зверюга избил меня в моем же кабинете. Пока бежали охранники, он многое успел сделать. – Шелегеда снова продемонстрировал свои синяки. – Я-то думал, что он, как цивилизованный человек, пришел поговорить, уделил ему время… А он с порога бросился на меня с кулаками.

– Вы знаете, за что Лев вас избил…

– За розыгрыш с дэпээсниками? На это мог обидеться только дебил.

– Лев заступился за меня. Согласитесь, невесело встретить вас ночью в собственном кабинете или найти в багажнике машины сумку с кокаином.

– Я же сказал, в сумке была сахарная пудра! Але! Донт андестенд?

– Это был жестокий розыгрыш, да еще в мой день рождения. В последнее время ваши действия по отношению ко мне приняли агрессивный характер. Не находите?

– Агрессия? Это не про меня! Креатив, изобретательность, фарс. Выбирайте определение. Меня устроит любое из трех.

– Но мне было страшно, – сказала Надежда.

– Вот только не считайте меня терпилой, а вашего зверюгу – героем. Как известно, те, кого бьют, считают побои бессмысленным варварством. Тот же, кто бьет, – справедливыми и наполненными глубочайшим смыслом действиями. Чем бы ни руководствовался ваш Астраханский Лев, я не разделяю его позиции и не отзову заявление.

– Он очень мне дорог, поймите! И если его посадят в тюрьму…

– А его обязательно посадят, как же иначе, – пообещал Шелегеда.

– Вы играете людьми как игрушками. Это бесчестно.

– Не вам учить меня жизни. Сначала разберитесь в своей. Вы – женщина за тридцать, а у вас до сих пор нет семьи. Вот где проблема.

– Отеческие нравоучения идут вразрез с вашим образом жизни, – зло проговорила Надежда. – Вы – злой, жестокий, эгоистичный человек.

Шелегеда с улыбкой отстранился и оглядел ее с ног до головы:

– Такой вы мне нравитесь больше: злой и дерзкой, а не ревой-коровой. Мы с вами были бы классной парой.

– Если бы вы не были нашим клиентом… – Не договорив, Надежда встала и направилась к двери.

– То что?! – крикнул ей в спину Шелегеда.

Надежда на ходу показала ему средний палец, и он разразился гомерическим хохотом.

– Как ты мог! – крикнула Надежда, когда Фридманович ответил ей по телефону.

– О чем ты, Наденька? – как ни в чем не бывало спросил он.

– Ты знал, что Лев арестован! Знал и молчал! Участвовал в этом деле и не позвонил мне!

– Ты взрослая женщина, и тебе известно слово «конфиденциальность». Не так ли?

– К черту конфиденциальность! К черту тебя с твоими адвокатскими принципами! В конце концов, я для тебя не чужой человек.

– Вот как запела… – обидчиво проронил Марк. – А когда я стучался к тебе ночью, я был чужим?

– Давай не будем препираться. Скажи, что можно сделать для Льва? Как вытащить его на свободу? Может, заплатить за него залог?

– Пойми, Наденька, человек, на которого я работаю и который платит мне деньги, хочет, чтобы Лев остался в тюрьме. В любом случае Шелегеда заплатит больше, чем ты.

– Что же делать? Ты мой юрист. Помоги.

– На это я не подписывался. Я выполнил твою просьбу, решил вопрос с договором. А вот ты мою просьбу не выполнила. Мяч находится на твоей стороне.

– Любовь не покупают за услуги. Ты это знаешь.

– А я готов заплатить.