истинные причины тревоги вытеснены в бессознательное в связи с их неприемлемостью, то человек неосознанно ищет новую "привязку" для своей тревоги. Новую пристань.

Он должен её проинтерпретировать. Тогда ему станет спокойнее.

Так "вдруг" и возникает любой болезненный симптом, за счёт которого теперь и можно объяснить свою тревогу.

Ротенберг отмечает также и интересный факт : 90 % всех истерических симптомов возникают на левой стороне тела. То есть на территории, подконтрольной правому полушарию, которое и отвечает за бессознательную мотивацию и символическую функцию.

В подобных ситуациях не следует всегда искать какую-либо символическую связь симптома с вытесняемой проблемой, хоть она зачастую и действительно может быть, поскольку тенденция бессознательного к символизации, как мы уже знаем, существует. К примеру, ещё Фрейд описывал случай истерической рвоты у женщины, которая на самом деле была символизацией её отвращения к мужчине, за которого ей "пришлось" выйти замуж.

Действительно ведь "удобнее" беспокоиться по поводу своей регулярной и непонятной рвоты, нежели по поводу того, что живёшь с человеком, к которому питаешь отвращение.

Ровно по той же схеме развиваются и различные фобии — иррациональные боязни. В жизни человека возникает сильнейший конфликт в какой-либо сфере, но бороться с которым у него нет возможности. Тогда сам данный конфликт попросту вытесняется в бессознательное, а остающуюся тревогу проще в силу различных жизненных обстоятельств приписать любому явлению действительности — боязни высоты, темноты, закрытых пространств и т. д. К примеру, ребёнок ощущает тотальное игнорирование своих потребностей и своей личности вообще своей собственной матерью. Ребёнок понимает, что он просто чужой своим родителям. И поскольку что-либо изменить он не в силах, то зачастую ему проще направить имеющуюся тревогу на любое другое явление, которое просто случайным образом может претендовать на эту роль. Увидев мало-мальски пугающего паука, такой ребёнок вдруг направляет в это открывшееся русло всю скопившуюся тревогу — так и возникает арахнофобия, которая дальше будет преследовать его всю жизнь. По той же схеме боязнь темноты, замкнутых пространств и многого всего другого.

В общем, не обязательно во всех тревожащих человека проявлениях его психики следует искать тот или иной символизм, но на первых порах попробовать это ничто не мешает, а возможно, даже поможет определить причину тревоги (только в случае, если символизм действительно имеет место). По идее, только сновидения следует понимать почти исключительно в ключе символизма.

Итак, согласно основной линии рассуждений, которую мы прочертили ещё в первой главе данной работы и которой мы будем последовательно придерживаться на протяжении всего повествования, в толковании сновидений и многих других аспектах деятельности человеческой психики следует исходить только из тех фактов, что имели место в индивидуальной конкретного человека. Никаких врождённых идей и ментальных образов, ничего надындивидуального или трансперсонального, как пытаются разглагольствовать юнгианцы и некоторые эволюционные психологи. Всё понимается сугубо с позиций индивидуального опыта

Мы поспешим согласиться с Фрейдом относительно того, что в сновидениях нет ничего, чего не было бы прежде в жизни сновидящего. Если в сновидении вы наблюдаете какую-то диковинную машину, которой точно не могли никогда видеть в реальности, то присмотритесь внимательнее — вот эта деталь машины была видена вами тогда-то и там-то, эта — тогда-то и там-то, а вот эта деталь — это и вовсе карбюратор мотоцикла, на котором три года назад от вас удирал любовник вашей бывшей.

По ходу дальнейшего повествования с концепциями Фрейда мы будем не только соглашаться, но и не соглашаться (о его теории сексуального влечения уж и вовсе можно даже не упоминать — настолько это всё несерьёзно; впрочем, значительной частью психоаналитического общества на Западе она игнорируется уже с середины прошлого века). Но не столь важно то, насчёт чего Фрейд ошибался, сколь важно то, насчёт чего он оказался прав.

* * *

Приложение 4: психоанализ и наука

Важно подчеркнуть (кого бы и как бы это ни обидело), что психоанализ не является наукой, то есть не способен устанавливать чёткие, однозначные взаимосвязи между явлениями, стабильно подтверждаемые в эксперименте, а также не обладает достоверной предсказательной силой.

Главная причина ненаучности психоанализа заключается в том, что основной объект его исследований — символизм. Символы как средства бессознательного являются единственным доступным для наблюдения психоаналитика объектами (именно о символизме бессознательного мы говорили всю эту главу), но при работе с символами есть одна большая проблема — символ многозначен . Всегда и исключительно многозначен . По этой причине символ попросту никогда невозможно трактовать однозначно. К любому символу всегда можно предложить несколько трактовок, а какая из них окажется верной, одному богу известно.

"Символ многозначен […] Например, изображение яблока может быть символом магазина "Овощи-фрукты", но, скорее всего, не хлебного […], то же яблоко может символизировать сюжет о грехопадении, и связываться с понятием плотской любви, запретного действия и пр." (Улыбина, 1999. С. 53).

"Символ обладает максимально размытыми, неопределёнными границами и максимальными потенциальными возможностями наращивать содержание". Иначе говоря, "реальное содержание символа может быть неисчерпаемым" (Там же, С. 54–58). В этом проклятие психоанализа — он работает с такой сферой знаковой реальности, которая просто не подлежит однозначному переводу. В этом легко убедиться, вновь перечитав все описания символов (метафорических и метонимических переносов), приведённых в этой главе — насколько они трактованы исключительно точно? Как это узнать? Да никак. Можно лишь полагаться на некое своё пресловутое "чутьё", оценивая всю сумму контекста в описании того или иного символа, но никогда нельзя ручаться точно, что перевод, понимание произошло верно. Всегда остаётся шанс, что в действительности символ означал нечто другое.

Работа психоаналитика очень напоминает учительницу литературы, которая после прочтения произведения классика изрекала перед классом непременное: "Автор хотел сказать…" И тут, если класс вменяемый, то он совершенно справедливо поднимался на дыбы. "Откуда нам знать, что хотел сказать автор? Кто и как это узнал?" (Просто я учился именно в таком классе, и подобные "восстания" мы совершали в отношении нашей бедной романтической учительницы с завидной регулярностью). Пока автор сам однозначно не скажет, что он хотел сказать то или это, всё будет лишь областью догадок.

Но беда в том, что в случае с символизмом бессознательного тот самый "автор" попросту не умеет говорить внятным доступным языком, он способен изъясняться только метафорически, образно. Потому никакого однозначного ключа к его "посланиям" нет и никогда не будет.

Поэтому психоанализ — это учение, а не наука. Поскольку наука основывается на подтверждаемых фактах, а учению достаточно веры. В случае же с трактовкой символического мы, так или иначе, вынуждены основываться на вере в то, что всё расшифровали правильно, так