Конечно, стрелы летели не в саму спину, а в специальную дощечку, спрятанную под одеждой. Однако риск все равно оставался. Вдруг у стрелка дрогнет рука или расколется дощечка?

Не в глаз, а…

И такое действительно случилось, правда, не с Сашей Ивановым, а с Сашей Иншаковым.

И не в него полетело, а от него. И не он получил, а оператор. Оператором на картине снова был Гриша Беленький. Памятуя «глазную историю» на «Человеке с бульвара Капуцинов», Гриша берегся от опасных стрел «скорпионов». Поэтому помогал каскадерам руководить боем, направляя его от камеры, что означало — ОТ себя.

Снимался эпизод: Иншаков (Скорпион) бросает копье в своего врага (Зубра). Мне хотелось, чтоб копье летело поверх камеры (наконечники были резиновые «под железо»). Но оператор не желал рисковать — и встал под углом. Саша бросил копье. Бросил сильно, по-иншаковски. Копье попало в дерево. Самортизировало и, отлетев в сторону, обрушилось… на оператора… Всего лишь шишка. Но от судьбы не спрячешься…

Бред

Несколько раз перед началом картины мы собирались — Леня Ярмольник, Сергей Шакуров, Николай Караченцов: репетиции, чтение сценария, обсуждение, предложения…

На «Человеке с бульвара Капуцинов» моим главным советчиком был Андрей Александрович Миронов…

Работа в «Двух стрелах» предстояла сложная. Очень важно было, чтоб мы договорились об условиях игры «на берегу» и чтоб актеры стали моими единомышленниками…

Чем больше актер, чем богаче он на талант, тем с ним легче работать. Ему есть чем делиться, есть что отдавать. У которых с талантом не густо, тем хочется больше «взять», чем «отдать», хочется урвать свой кусок славы. На съемочной площадке хочется выкинуть что-нибудь этакое. Чтобы блеснуть. Просишь:

— Встаньте вон там-то. Делайте то-то.

— Нет! Давайте я встану здесь и сделаю вот это!

Андрей Александрович Миронов, если хотел что-то предложить, всегда проявлял деликатность, отводил меня в сторонку и — тихо:

— Сейчас я скажу вам полную ерунду… бред… и вы можете со мной не соглашаться, но вдруг вам покажется это интересным…

И дальше Андрей предлагал свой вариант — это практически всегда было ТУДА, здорово, интересно, точно.

На съемке он делал это крайне редко. В основном все его предложения были в подготовительное время. Съемочная площадка — не место для публичных дискуссий. Вечером накануне (а лучше за месяц, в подготовительном периоде, когда режиссерский сценарий только пишется) можно сообща подумать, поспорить, принять другое решение.

На площадке на это нет ни времени, ни денег. Только с согласия режиссера — и никаких других вариантов… Так уж устроен наш мир: режиссер — он всем режиссер. А не только сам себе.

Ушастые проблемы

Со звездами все выяснилось быстро. Искания и сомнения начались при выборе молодых исполнителей на роли Черепашки и Ушастого. Пробовались две пары: Оля Кабо — Саша Кузнецов и Ира Климова — Коля Добрынин.

И Саша, и Коля попробовались хорошо. Но что-то в Добрынине — диковатость, невычисляемость, нерв («четвертое измерение») — было мне ближе. Да и уши у Коли торчали, а у Саши — нет. А ведь героя-то звали Ушастый!

Ира Климова тоже мне показалась более точной. Оля Кабо, пожалуй, была ближе к XIX веку, нежели к каменному. Для Черепашки она была слишком классически красивой и… высокой.

Я уезжала на десять дней в Сирию с фильмом «Человек с бульвара Капуцинов». Нескольких наших кинематографистов пригласил большой друг Советского Союза, советского кино и советских женщин Ганем.

Решила не откладывать утверждение Добрынина на роль Ушастого, пока его не перехватили другие (он пробовался еще в нескольких картинах).

Предупредила:

— Фильм сложный. Работы много. Сниматься параллельно в двух картинах — не получится. Надо выбирать. Даю вам три дня.

Коля подумал и согласился.

Утвердили Добрынина и Климову Мы позвонили Оле и Саше и сообщили о нашем решении. Они очень расстроились. Я не люблю огорчать актеров. А Саша с Олей мне были очень симпатичны. Но…

И я укатила в Сирию

В Сирию я укатила в хорошей компании — Олег Руднев, президент «Совэкспортфильма», Алик Кумиров (оттуда же) и я.

Дом сестры Ганема. Сестра — чиновница от культуры. Светлый верх, темный низ. «Взбитая хала» на голове. Пистолет в дамской сумочке, сильный макияж на уже немолодом и непривлекательном лице.

Ганем все время беспокоится, пропустит ли строгая сирийская цензура мою картину…

— Я временно вырежу голую попочку Саши Яковлевой. А потом вставлю обратно. Или, если разрешишь, оставлю себе на память.

— Нет уж, потом положи попочку на место, — мы единодушны в требовании вернуть все части тела Сашки Яковлевой-Аасмяэ на родину.

Премьера моей картины в центральном кинотеатре Дамаска. В переполненном зале много людей в клетчатых арабских платках и при оружии. Мы — на сцене. Мне хлопают из вежливости. Не женское это дело — снимать кино, а тем более — стоять на сцене. Кумирову достается хлопков побольше. Но когда объявляют Руднева, зал взрывается грохотом аплодисментов, все встают. Потом тихо спрашиваю, почему. Переводчик объясняет: реагируют на слово «Президент» — фамилия их не интересует.

Приемы у именитых хозяев. Каждый из них норовит подарить нам по книге о политической жизни страны (естественно, на арабском языке), свою фотографию с президентом и обязательный рассказ о своем участии в становлении главы государства, а также о недооценке властью своих великих заслуг. Особенно сильное впечатление производят белая непрозрачная водка (кажется, анисовая) и домашние стрельбища из именного оружия в пьяном состоянии…

Еда была вкусной, обильной и очень национальной…

С утра кто-нибудь из нашей команды, включая переводчика, выпадал в осадок… То ли водка оказывалась несвежей, то ли наши желудки были не приспособлены к перевариванию арабской экзотики. У меня проблем не было. Я себя блюла… До одного дня…

Гостиница «Кемпински». По стенам стекают легкие водопады. Играет тихая музыка. Завтракаем в ресторане. Бокал вина. Я поднимаю голову — на меня смотрит синеглазый красивый господин… Он поднимает свой бокал, как бы приветствуя меня. Я улыбаюсь ему в ответ.

Через полчаса, когда я уже собираюсь на очередной прием «с анисовой», в моем номере раздается звонок. Его зовут Вилли. Он — австрийский полковник. Служит здесь в войсках ООН. Сейчас у него день отпуска. Он предлагает мне показать город.

Я тут же сообщаю коллегам, что настал мой черед лечить «полное расстройство» всего организма, и не еду ни на какие приемы. Мы удираем с Вилли в старый город… Я никогда бы не увидела этих улочек, базаров, ремесленных кварталов и построек, сохранившихся с доисторических времен…

Когда я вечером вернулась в гостиницу, мои коллеги уже беспокоились. Я сказала, что абсолютно выздоровела и потому позволила себе немножко прогуляться.