Но Алик все равно приехал. И очень помогал.

Мы жили в гостинице в Феодосии. Через пару недель после нашего отъезда из экспедиции в той же гостинице оказался мой двоюродный брат. Как человек любопытный, он спросил дежурных: «В вашей гостинице жил кинорежиссер?» «А, это такой с бородой (об Алике), с ним еще жена была (это обо мне)!» — охотно поделились они информацией.

Ну, во-первых, бабушки-дежурные точно разобрались, кто есть кто, а во-вторых, тут же и поженили нас заочно. На самом-то деле нам Андрей Миронов «сделал предложение».

Он частенько заходил к нам в гости и наблюдая, как Алик хозяйничает, говорил: «Если вы за него не пойдете замуж, я на нем женюсь».

Алик был не случайным человеком в кино, он хороший видеоинженер и помогал мне не только в быту, но и в творчестве. Он первый познакомил меня с преимуществами видеоконтроля на съемочной площадке. Я долго брыкалась, говоря, что мне это не нужно, а потом без этого уже не снимала ни одной картины.

Не принято, не положено…

Мы снимали картину на пленке «кодак». Тогда это был подарок судьбы. Но «кодака» было очень мало, и мы экономили, как могли, — снимали по одному дублю, поэтому очень тщательно готовили каждый трюковой кадр. Я помню только один случай, когда было снято пять дублей. По просьбе Андрея Александровича Миронова. Это был музыкальный номер «Синема-синема». Что-то не сразу получалось, не шло… ему не нравилось — а у меня сердце обливалось кровью, я кусала себе все, до чего могла дотянуться, но отказать Андрею было выше моих сил. Он никогда ничего не требовал без достаточных оснований.

Я поражаюсь, как скупо мы работали. Если бы не видеоконтроль, не возможность все увидеть, отрепетировать заранее, мы ничего не смогли бы снять. При таком соотношении пленки — одна монтажная часть к полутора отснятым — снимать вообще-то невозможно. Даже один к трем — и то неимоверно трудно. На Западе самое дешевое в кинопроизводстве — это пленка. Я видела в Израиле съемки с Мэри Хемингуэй и Сильвестром Сталлоне. Снималась очень проходная сцена: двое стоят на фоне моря, «здрасьте — до свидания». Но — точек съемки! Разных камер! Дублей! Пленки! — немерено! Поэтому монтаж такой динамичный получается, и в принципе кино другое. Поэтому они могут сделать «экшн» из двух человек, которые сидят и разговаривают. А наше кино на Западе показывать нельзя, потому что у нас пытаются сэкономить на всем. Я не транжирка. Я за то, чтобы делать дело без ненужных затрат. И мне в принципе понятно, когда говорят об экономии. Но не за счет пленки это надо делать, не за счет пленки…

Когда мы закончили съемки, я обратилась к заместителю председателя Госкино с просьбой не разрушать наш городок Санта-Каролину, оставить его для отдыхающих.

Пока мы снимали, к нам каждый день приходили пароходы, приезжали люди — посмотреть на артистов, на съемочный процесс и просто на декорации. Ведь у нас были салун, улица, масса маленьких помещений — в хороших руках это могло бы приносить и радость, и доход. Достроить немножко, и все — готовый развлекательный городок (и часть денег — «Мосфильму»), Может, сегодня так и сделали бы. Но тогда он ответил, что и не такие декорации сжигали, вот сожгли в Суздале декорации к фильму про Петра Великого. Не принято, не положено. (Кем не положено, куда не положено? Не понимаю.)

Мы уехали из Тихой бухты, оставив военным, которые нам помогали устанавливать декорации, разбирать их на дрова. Мы договорились, что они возьмут себе все нужное им дерево и уберут территорию. Дерево они забрали, но пластик и бутафорию, то, что им было не нужно, — оставили. Ветер разнес это по всей бухте… А журнал «Крокодил» — по всей стране. В журнале вышла статья, что в хрустальной воде Тихой бухты режиссер Сурикова купала лошадей, потом жгла костры и ела шашлыки, а на прощанье всю Тихую бухту засеяла пластмассой. (Именами начальников воинской части и мосфильмовских администраторов публику не заинтересуешь, а мое имя — уже на слуху, у нас же потоптаться любят, особенно «гробовщики».)

Несоветская комедия

Худсовет принял картину неоднозначно. И хотя было понятно, что кино получилось зрелищным, споры в оценке фильма были достаточно острыми. Особенно нападала «старая гвардия».

Вера Павловна Строева: — Это не наша комедия, не советская! Что такое советская комедия? Это народный глубокий смех, вызываемый особенностью характера советского человека, всей его жизнью, всей средой, в которой он живет. А не чужой…

Реплика Костюковского: — А грузинская комедия — это советская или грузинская? Для меня «Человек с бульвара Капуцинов» — это советская комедия, чистая, добрая, с чувством меры, чувством вкуса и чувством жанра.

Александр Зархи: — Картина не готова! Такое количество пышущего дарования — это невозможно переварить! Хватит револьверов, хватит драк… Надо их выбросить, соединить остальное, позвать Джона Смита, пусть смонтирует, и тогда получится кино.

Так же разнообразны в оценках были и зрители.

Пенсионерки из Харькова:

«За что артисты получают ненужные травмы и боль? Куда смотрят их создатели? Снимите этот фильм с производства!»

Ученики 4-го класса из г. Владимира:

«Только не смейтесь и никому не показывайте наше письмо… Мы хотим, чтоб сняли этот фильм еще раз с нами! Мы можем сыграть все роли и выполнить все трюки и драки!»

Уборщица из подъезда — г. Ярославль:

«Алачка! Большое Вам спасибо у вас работа трудная и тяжолая».

Новый год в Болшеве

Год, в который мы сняли «Человека с бульвара Капуцинов», закончился для меня в Болшеве.

Болшевский Дом творчества кинематографистов — это (к сожалению, в прошлом) очень «свое место» для многих киношников. Там и отдыхали, и «романились», и семинарились.

Помню свой первый семинар. Я приехала туда со своим дипломным фильмом «Лжинка». И многие известные и знаменитые люди говорили добрые слова о картине всего в две части. Выступал лично Григорий Горин (!) и всерьез анализировал, а Виталий Мельников всерьез защищал.

Не было года, чтобы мы не ездили в Болшево: оттуда многие мои дружбы и знакомства.

На зимние каникулы мы возили туда своих детей, там они перезнакомливались и передруживались.

Если бы Болшево оставалось и сегодня нашим, там выросло бы второе и третье поколение кинематографической команды. Мой старший внук Ваня Суриков еше успел его застать. А младший, Коля, — уже нет. Теперь ничего подобного не существует. Где они будут целоваться?..

Болшево, старенькое, уютное, теплое, дешевое, знало и Утесова, и Габриловича, и Райзмана. Там бывали не только киношники, но и люди эстрады, театра. Дом хранил в себе атмосферу искусства, доброты, дружеских встреч, любви, романов, светлых идей. (При том, что номеров с туалетами было очень мало, и за них всегда шли бои: только Герой Соцтруда мог с гарантией рассчитывать на номер с туалетом. Душ тоже был только на этаже.)

И вот — Новый год после картины «Человек с бульвара Капуцинов». Не знаю, зачем и как — я захватила с собой пару бутылок из травмобезопасного стекла, оставшихся после картины. Интуиция, наверно, сработала. Заранее мы особенно не сговаривались, кто едет, кто не едет. Всегда был элемент радостной случайности, какой-то сюрприз. И на этот раз мы встретились там с Альбертом Филозовым (Секондом) — плясали, дурачились, веселились. Уже наступил Новый год, когда я вспомнила, что у меня с собой есть заначка — «наша» бутылка, и рассказала ему. Мы тут же придумали трюк для всех.