элем, чтобы запить еду. Он взял себе баранины, чтобы наесться, а остальное едва пробовал. Ели около часа: это был не банкет, а простой царский ужин. Все молчали. Эодану разговоры не были нужны, а музыку он не слушал. Танцоры – другое дело. Он внимательно разглядывал молодых акробатов: тот или иной трюк может оказаться полезным в бою. Когда во время десерта появились стройные девушки и одна за другой стали сбрасывать легкую одежду, он почувствовал, как у него учащенно бьется сердце. Он поменял бы их всех на Викку – вообще из всех живущих женщин, но она умерла, а они здесь…

Наконец, когда несколько восстановились приличия, начался общий разговор. Митрадат нетерпеливо поговорил с несколькими важными личностями, потом с явным облегчением отослал их и громко сказал:

– Кимвр! Послушаем обещанный тобой рассказ.

В ответ на жест его руки Эодан лег рядом с царем. За ним следили завистливые глаза. Не все слушали, в зале шло множество разговоров, но он был рад этому. Он не хотел, чтобы судьба кимвров стала ночным развлечением, но этому сероглазому человеку, тоже воину, можно рассказать о том, что сделал Боерик.

Время от времени Митрадат задавал вопросы.

– Правда ли, что там на севере встречаются море и небо, как писал Пифей?.. [Пифей (ок. 380 г. до н. э. – ок.310 г. до н. э.) – древнегреческий купец, мореплаватель и географ, первым описавший полярный день, северное сияние и вечные льды. – Прим. пер.] Как высоко стоит солнце в середине лета?

А там знают какое-то яды? Для меня это особый интерес: слишком много царей умерло от ядовитого напитка. Я каждый день принимаю немного, чтобы яд не повредил мне, ни болиголов, ни мышьяк, ни паслен, ни… Но продолжай…

Лампы догорали; рабы заполняли их свежим маслом. У Эодана пересохло горло, он пил одну чашу за другой, пока в голове у него не загудело, как гудят пчелы на клеверном лугу в Ютландии… Митрадат не отставал от него, кубок за кубком, и хотя кубок царя был больше, Митрадат никак не проявлял опьянения.

Наконец Эодан сказал:

– Потом нас нашел твой корабль и привез сюда. Так что, может, боги прекратили враждовать со мной.

– С тобой враждовал Ариман, – поправил его Митрадат, – но он враг всех людей… Я вот все думаю, не есть ли Бык, со знаком которого ты прошел по всем этим странам, тот самый, что теряет кровь на алтаре Таинственного? Но достаточно. – Он положил руку на плечо Эодана и чокнулся с ним кубком. – Какое путешествие! – воскликнул он. – Какое путешествие!

– Благодарю, твое величество. Но оно еще не кончилось.

– Ты уверен? – спросил Митрадат. Он сразу стал серьезным. – Мне кажется, ты не такой человек, чтобы ветер унес тебя на север. Ты хотел бы сразиться с Римом?

Эодан хрипло ответил:

– На их руках моя кровь. Я буду считать поражением, если не столкнусь снова с Флавием. Я поставлю на севере лошадиную голову и прокляну его, но это не одно и то же.

– У тебя может появиться возможность, – сказал Митрадат. – Между Римом и Понтом будет война. Еще не сейчас, только через несколько лет, но она назревает и будет безжалостной. Мне понадобятся хорошие офицеры.

– Я не владею этим искусством, великий царь, – сказал Эодан.

– Думаю, ты сможешь научиться. В этом месяце я веду экспедицию на тектосагов. [Тектосаги – одно из галльских племен в Галатии. – Прим. пер.] Их тетрарх – заноза у меня в боку с тех пор, как я занял территорию Галатии. У нас происходят пограничные столкновения, и все галльские кантоны на стороне Рима и интригуют против меня. Они должны понять, кто их господин. Это не будет большой войной – полное завоевание слишком насторожит римлян на этой стадии, всего лишь карательная экспедиция. Но бои будут серьезными, а добыча большой. Я бы хотел видеть тебя и твоего друга алана среди моих приближенных. Думаю, ты хорошо послужишь мне и приобретешь знания и богатство.

– Ты оказываешь мне честь, великий царь, – сказал Эодан.

От таких предложений не отказываются, и оно может оказаться выгодным. Снова скакать на боевом коне!

– Да будет так! Поговорим об этом позже. Теперь – ты говоришь, что твоя гречанка девственница и хочет такой оставаться? Я не возражаю. Пока ты не решишь по-другому и пока она вместе с вами.

– Она спасла меня от рабства, повелитель. Это небольшое вознаграждение ей.

– Как хочешь. Если она действительно образованная, может учить детей дворцовых чиновников. – Митрадат улыбнулся. – А тем временем у тебя и алана есть определенные потребности. Я полагаю, вы оба предпочитаете женщин?

Он подозвал секретаря и отдал приказ.

Уже приближалось утро, когда Эодан и Тьёрр вернулись в свою комнату, оба шли не очень устойчиво. Сопровождавшая их служанка разбудила Фрину, которая вышла из своей комнаты, завернувшись в накидку. В свете ламп ее глаза были темными.

– Что случилось? – спросила она.

– Многое, – сказал Эодан. – И хорошее для нас. Теперь у тебя будет своя отдельная комната и служанка.

– Почему…

У Фрины лицо стало несчастным. Ее взгляд упал на диван и на двух сидевших на нем женщин. Длинные патья и скромные вуали не скрывали, кто они такие.

Фрина побледнела. Она топнула и крикнула:

– Мог бы дать остыть могиле жены перед этим!

Эодан, усталый, удивленный ее гневом, ответил:

– Что хорошего дало бы ее призраку, если бы я оставался меньше, чем мужчина, как ты меньше, чем женщина?

Фрина набросила на лицо накидку и выбежала.

Эодан смотрел ей вслед, ощущая на языке яд своих слов. Но сейчас уже слишком поздно. Рабыня подошла к нему, склонилась и положила руку ему на лоб. Сквозь тонкий шелк он видел, что она молодая и что у нее прекрасная фигура.

Он устало сказал:

– Царь очень добр.

– Да, – согласился Тьёрр. – Но не знаю, не знаю. Все это мы получили, когда со мной не было моего молота. И я все думаю, действительно ли это счастливый подарок.

XVI

Лето в азиатских нагорьях жаркое, но зима бывает очень холодной. После выезда из города Анкира Эодан день за днем чувствовал, как холодный ветер пробирает его сквозь одежду до самых костей. Над головой свинцовое небо, по которому плывут свинцовые тучи. На убранных полях дым. Полей немного; в основном дикие коричневые пастбища, разрезанные мелкими ручьями и голыми холмами. Он на краю Аксилона, обширного безлесного плато, уходящего до самой Ликаонии [Ликаония – историческая область в Малой Азии. – Прим. пер.], и нет почти никаких признаков человека, только немногие стада овец и