Она скучала даже по голубям.

Лисы.

Собаки в парках, бегущие впереди своих хозяев. Ей больше никогда не увидеть собаку, даже на фото.

Хампстед-Хит, Риджентс-парк, Спрингфилд-парк, Гайд-парк; Уолтемстоуские болота и Тоттенхэм.

Губная помада. Крем-основа. Румяна. Новая одежда.

Не скучала она, однако, по удалению волос с тела – занятию утомительному. Бритвы у них закончились на втором году, но она перестала ими пользоваться задолго до этого. Все никтианцы ходили волосатые: и женщины, и мужчины. Ноги у Айрис покрылись темным пушком, а волосы в зоне бикини пышно разрослись. От этого ей было тепло и уютно. Наверное, именно так ходила Ева.

25

Ночь тиха

В течение следующих недель настроение Айрис перетекло из незначительной тревожности в значительную тошноту, напоминавшую непрекращающееся похмелье. Она висела над унитазом из-за позывов к рвоте, но рвоты не было. По вечерам она засыпала, как только гас свет, впадая в глубокое сладкое забытье. О своей тошноте она никому не рассказывала. Не поделилась даже с Эбби, которая все больше отдалялась и сделалась совсем странной, словно пыталась удалить себя из собственной жизни. За едой она почти не разговаривала. По утрам, практически каждый раз, когда Айрис спускалась к ней на нижнюю койку, Эбби вставала и уходила. Иногда произносила что-то вроде:

– Мне надо в туалет.

– Пойду в душ.

– У меня встреча.

Но довольно часто она покидала комнату еще до того, как Айрис просыпалась. Из-за этого Айрис чувствовала, что навязывается ей, будто надоевший ребенок.

Однажды вечером, когда они уже улеглись по койкам, Айрис спросила:

– У тебя все в порядке?

В комнате было полное затемнение, скоро погасят свет.

– Все ли у меня в порядке? – медленно повторила Эбби, как бы задавая вопрос самой себе.

– Ты какая-то… – Свет потушили. В комнате сделалось так темно, что Айрис не видела даже собственных рук, но по-прежнему слышала гул Центра – звуки происходящих в нем таинственных процессов. – Ты какая-то сама не своя, – договорила Айрис.

Эбби не ответила. Казалось, гул стал громче. Айрис пожалела, что у нее нет берушей. Глаза привыкли к темноте. Она приподнялась на кровати, опираясь на локти. Повернув голову, увидела, что окно обрамляет едва заметная полоска света. Вечный свет, вечный гул. Кожу покалывало от неловкости. Она терпеть не могла тягостных разговоров. Этим она походила на мать.

– Извини, – продолжила она, – довольно глупо вести такой разговор в темноте. – Ответа не последовало. – Эбби?

Резкий всхлип. На Земле Айрис спустилась бы по лесенке, включила свет и они бы обо всем поговорили, но здесь она свет включить не могла, это было не в ее власти.

– Просто я у… – Слово застряло у Эбби в горле. – Я устала от всего этого. Спокойной ночи, – чужим голосом закончила она.

Айрис проснулась среди ночи. В комнате было совершенно темно. Несколько минут она лежала, прислушиваясь к медленному тяжелому дыханию Эбби и к гулу. Она начала снова засыпать, темнота в комнате сгущалась, чернела, а гул сменило безмолвие.

Тишину прорезал женский голос, ясный и нежный. «Ночь тиха, ночь свята», – пел он прямо Айрис в ухо.

Айрис открыла глаза.

– Эбби? – шепнула она.

Пение – пела не Эбби – не прерывалось: «Озарилась высота…»

Айрис чувствовала на щеке чье-то дыхание, даже повеяло ароматом легкого травяного шампуня, но самой поющей было не видно.

«Светлый ангел летит с небес…»

Айрис не забыла то Рождество на Земле, многие годы назад, сразу после смерти отца.

«Пастухам он приносит весть…»

В дверях появилась мама в белой полотняной сорочке. Ее длинная белокурая коса блестела под коридорным освещением, как пшеница на солнце. Она вошла, опустилась на колени возле Айрис и пела, пока та не заснула. Ее дыхание пахло кисло-сладким, как горячее молоко. Айрис не помнила, чтобы раньше мать делала что-то похожее.

Веки потяжелели. Пение продолжалось.

Вам родился Христос,

Вам родился Христос.

«Мне это просто снится», – подумала она.

Айрис проснулась до будильника с птичьим хором. Автоматическое затемнение было наполовину отключено, изображая жалкое подобие рассвета. Бросив взгляд на нижнюю полку и обнаружив, что там пусто – Эбби уже ушла, – Айрис некоторое время просто лежала, читая планшет. Спустя пару минут она отвлеклась от чтения и принялась делать селфи. На фотках у нее получилось серое лицо с морщинками вокруг глаз, которые станут еще глубже. Она еще довольно молода, но кожа больше не светится подлинной молодостью. Тридцать пять? Нет, уже тридцать шесть. Забыть легко. Тошнота то появлялась, то исчезала, но вдруг подступила вплотную. В горле появился кислый привкус, она подавилась и зажала рот руками. Сглотнув и прикрыв глаза, Айрис стала пить из бутылки воду маленькими глотками, но было слишком поздно – спазм уже не остановить. Она свесила голову с койки, и рвота каскадом упала на пол. Плюх. Айрис полежала несколько минут, откинувшись на подушку, по телу прокатилась волна облегчения.

Айрис встала и убрала рвоту полотенцем, которое по пути на завтрак занесла в прачечную. За их столиком сидела Эбби. Элиас – за другим, в противоположном конце кафетерия.

– Привет, – кивнула Эбби.

– Доброе утро.

Айрис села и начала есть. Хлеб и паста на вкус напоминали плесень, дерьмо, блевотину и другие гадости. Она отодвинула от себя еду. Посмотрела, как в одиночестве завтракает Элиас. Он сосредоточился на несчастном ломтике хлеба, словно перед ним был запеченный омар.

– Ты в порядке? – поинтересовалась Эбби.

«Он со мной не разговаривает, – хотела ответить Айрис. – Почему он со мной не разговаривает?» Но не могла же она сказать это здесь, перед камерами. Ведь все увидят.

– Ну да. А ты?

Эбби не сводила с Айрис глаз.

– У меня все прекрасно до чертиков.

26

Разные разности

По своей работе Айрис нисколько не скучала. Вот уж нет.

Хороший черный шоколад. Плохой молочный шоколад. Средненький шоколад.

Вкус мяса. А если точнее – стейк средней прожарки, истекающий соленой кровью, с картофелем фри тройного приготовления, который она макала бы в майонез. Немного зеленого салата. Боже мой, на что бы она сейчас не пошла за чертов кусок мяса!

Сидеть в лондонском метро или в автобусе, ждать своей остановки. Просто чтобы тебя, безучастную, везли из одной точки в другую. Одинокую, но в окружении чужих людей.

Ладно, иногда она все-таки скучает по работе. Тоска накрывает неожиданно. Тоска по неподвижным часам за рабочим столом: взгляд в экран и никаких разговоров; по возможности полностью отключаться на совещаниях и думать о сексе. Тоска