— Благодарю, мы с Эммой в добром здравии, — глаза Ханны забегали, она кашлянула и все-таки спросила: — Ваше сиятельство, ходят слухи, что в вашем доме появился младенец… Это правда?

Мда… Здесь ничего не скроешь. Интересно, откуда такая оперативная информация? О том, что это могло выйти из уст герцога или маркиза я даже помыслить не могла, а значит, все просочилось из «Северной Розы», и теперь вся столица гудит о внебрачном младенце графа Расмуссена.

— Да, это правда, — я не собиралась юлить, лгать или, тем более, оправдываться. — Это сын моего покойного мужа. Его зовут Рауд Бернард.

— Кхм… — Ханна замялась, видимо, пытаясь сформулировать то, что намеревалась сказать. — Но он ведь сын… падшей женщины… А вы так спокойно притащили его к себе домой… Общество никогда не поймет столь странного поступка.

— Что значит, притащила? — меня захлестнуло волной ярости. — Вы говорите о маленьком человеке, а не о мешке с мусором!

— А разве это не одно и то же в данном случае? — язвительно произнесла Эмма и я еле сдержалась, чтобы не ударить ее.

— Да, вы правы, — я посмотрела ей прямо в глаза. — В вашем случае это именно так и есть.

Эмма побледнела и, задыхаясь, выдохнула:

— Матушка! Вы слышали??? Она назвала меня мешком с мусором!

Ханна, в отличие от белой как мел дочери, покраснела и ее подбородок задрожал, что говорило о крайней степени негодования.

— Ваше сиятельство, я вынуждена отказать вам от дома.

— Это ваше право, — ответила я, не испытывая по этому поводу никаких сожалений. — Всего хорошего.

— Тогда вам стоит отказать от дома и мне, — услышала я голос Сесиль и улыбнулась. — Я без ума от маленького Бернарда и считаю, что во рту вашей дочери мусора больше, чем на всех помойках Дорвегии.

Я медленно повернула голову, не веря в то, что слышу, Ханна охнула, хватаясь за сердце, а Эмма подкатила глаза, будто собираясь упасть в обморок.

Сесиль потянула меня на улицу и, когда за нами захлопнулись двери церкви, возбужденно произнесла:

— Господи, я никогда не позволяла себе так разговаривать! Это скандал!

— Думаешь, с нами ограничат общение и остальные? — несмотря на всю эту неприятную ситуацию, мне было смешно и, копируя голос Ханны, я произнесла: — Общество никогда не поймет столь странного поступка!

— Наверное, — баронесса пожала плечами. — Ведь кроме нудных вечеров Ханны у них нет других способов развлечься. А герцог с маркизом здесь ненадолго. Все они сделают так, как скажет Ханна, на то оно и провинциальное общество — ограниченное, замшелое и старомодное.

— Ну, и не станем грустить по этому поводу, — резюмировала я и повела Сесиль в мясную лавку, решив приготовить на ужин фаршированную курицу. Скандалы, это, конечно, хорошо, но вкусная курочка куда лучше.

Возвратившись домой, мы переоделись и спустились на кухню, где тетушка Лонджина варила суп и развлекала Бернарда. У нее это довольно хорошо получалось, малыш не капризничал, а важно надувал пузыри, лежа в деревянной громадине с колесами.

— Вот и хорошо, — выслушав наш рассказ о встрече с Ханной, сказала тетушка Лонджина. — Вечно у них какие-то причуды! То грибы, то вечера с переодеваниями! Не много вы и потеряли, деточки… А хорошие люди знают, что и как и кто чем дышит. Попомните мое слово, без друзей вы не останетесь.

Я слушала ее, кивала, соглашаясь, и потрошила курицу, купленную в деревне. Наверное, стоит и себе завести небольшое хозяйство. Нужно поговорить об этом с мужчинами…

В кухню вошел Франц и, остановившись в дверях, тяжело вздохнул, отчего холмики снега, лежавшие на его плечах, посыпались вниз по старой теплой куртке.

— Что случилось? — тетушка Лонджина перестала помешивать суп и уставилась на него. — У тебя такое лицо, словно ты привидение увидел!

— Хуже, — Франц посмотрел на меня, а потом на дверь. — Ваше сиятельство, я расчищал снег у ворот, и тут появился он… Мне пришлось проводить его в дом.

— Кого??? — в один голос с Сесиль спросили мы и тут же услышали уже знакомый голос.

— Меня, черт подери!

Дверь распахнулась, ударившись о стену, и я замерла, увидев отца. Вот и настал этот неприятный момент…

Бернард заорал, и мне пришлось взять его на руки, чтобы успокоить.

— Можно говорить потише? — я хмуро наблюдала, как он снимает плащ и усаживается в кресло. — Вы пугаете ребенка!

— О Боже, где ты взяла это орущее существо? — проворчал барон, разглядывая меня с плохо скрытым недовольством. — Ты что, нянчишь детей прислуги? Хотя, чему я удивляюсь?.. Похоже, ты потрошила курицу, да, Астрид?

— И что? — мне хотелось осадить его. — В этом есть что-то предосудительное?

— Ты опускаешься все ниже и ниже, — с притворным сожалением вздохнул отец. — Еще немного и я обнаружу тебя работающей в поле или стоящей возле борделя в красной юбке…

Быстро шагнув к барону, я влепила ему такую увесистую затрещину, что мне даже показалось, будто на ладони треснула кожа.

Он секунду находился в замешательстве, а потом подскочил и размахнулся, но тут раздался голос Нилса:

— Я бы не советовал вам этого делать, иначе мне придется поколотить вас.

— Чтооо??? — прошипел барон, покрываясь пятнами. — Да, как ты смеешь?!

— А я помогу, — из-за спины Нилса показался Антон и грозно уставился на него.

— И я, — тетушка Лонджина приподняла половник и покачала ним. — Не стоит быть таким грубым, ваша милость.

— Что вас привело сюда? — холодно поинтересовалась я и добавила: — Подозреваю, что вы лишились жилья и остались без копейки денег. Я права?

— По твоей вине! — почти выплюнул он, прожигая меня гневным взглядом. — Мерзкая девчонка!

— По вашей вине, — поправила я его, не отводя глаз с его перекошенного злобой лица. — Если бы вы не просаживали деньги в игорных домах, могли бы жить по-другому.

— Что ты себе позволяешь?! — его руки сжались в кулаки. — Бесстыжая тварь!

— Если вам требуется крыша над головой, то я бы посоветовала не грубить, — спокойно сказала я. — Уясните это раз и навсегда.

Барон практически налился злобой, но, видимо, все было настолько плохо, что он проглотил свою ненависть и снова опустился в кресло.

— Да, мне нужна крыша над головой, — процедил он и я кивнула.

— Хорошо. Тогда слушайте правила этого дома, — я положила успокоившегося Бернарда в коляску и встала перед ним, уперев руки в бока. — Во-первых, никакой грубости. Это касается всех домочадцев. Вы никого не будете оскорблять, ваша милость. Во-вторых, — никаких игр, воровства и пьянства. В третьих, у нас никто не сидит, сложа руки, поэтому придется потрудиться, чтобы заработать свою тарелку супа. И в четвертых, уберите это надменное выражение со своего лица — здесь вы со всеми на равных.